Надеюсь только, что до этого не дойдет. И эти сны… Надеюсь, это не более чем шутки подсознания, но… не слишком ли много накопилось вещей, на которые остается только надеяться?
* * *
Ехать пришлось недолго. «Москвич» поплутал по переулкам и зарулил на платную стоянку, каких полно около Садового Кольца. Водитель заглушил двигатель, и практически сразу же к машине подошел человек. Седой пожилой мужчина с большими залысинами, низкорослый и с заметным брюшком. Я сразу понял, что это Борман. Не знаю почему – ни в его одежде, ни в лице не было ничего, что могло бы навести на мысль, что это крестный отец мафии. Но это был именно Борман.
Он подошел к машине. Карабас вышел ему навстречу, начал что-то тихо говорить, но Борман остановил его коротким жестом. Он наклонился к распахнутой двери и произнес, негромко, но веско:
– Михалыч, Маринка – на выход.
Когда приказ был выполнен, Борман сел на заднее сиденье рядом со мной, протянул руку и представился:
– Борман.
– Игорь, – представился я в ответ, пожимая протянутую руку.
– Скажите, Игорь, вы верите в бога?
Кажется, я уже привык к тому, что жизнь полна удивительных вещей. И я спокойно ответил на заданный вопрос:
– Я крещен. В церковь не хожу… Борман перебил меня:
– Я спрашиваю не о том, ходите ли вы в церковь, а о том, верите ли вы в бога.
– Сложный вопрос, так сразу не ответишь. – Я на минуту задумался, формулируя ответ. – Я верю, что существует нечто божественное, но не верю, что его можно понять. Я не верю, что можно чего-то добиться, читая молитвы или соблюдая посты. Я не думаю, что богу есть дело до людских дел. И я не понимаю, почему каждая церковь считает, что ее бог – истинный.
– А в загробную жизнь вы верите?
– Нет.
– А в страшный суд?
– Нет.
– Как же тогда быть с моральными установками? Зачем соблюдать правила, если за их нарушение не придется расплачиваться?
– Разве жить достойно можно только из-под палки? Разве настоящий человек – это не тот, кто сам решает, как правильно жить? Борман удовлетворенно кивнул.
– У нас говорят, что каждый сам выбирает себе понятия. Вы читали апокалипсис?
– Полностью – нет.
– Вам не кажется, что приближается время второго пришествия?
– С чего бы?
– Пророчества сбываются. – Борман помолчал. – Скажите, Игорь, вам никогда не приходило в голову, что вы – мессия?
Пожалуй, это мне не приходило в голову. Раньше. Но сейчас я подумал – почему бы и нет? Я могу исцелять неизлечимо больных, я могу превращать воду в вино, скорее всего, и другие чудеса Иисуса Христа тоже мне по плечу. Но я не хочу закончить жизненный путь на кресте.
– Нет, – ответил я, – я не мессия. И, вообще, к чему все эти вопросы?
– Я хочу понять, кто вы – мессия, антихрист или какая-то третья сила. Вы сами как думаете?
– С чего вы взяли, что я думаю об этом? И откуда вообще взялись такие предположения? Что вы вообще знаете обо мне? Борман вздохнул.
– Рассказывать придется долго. Ну ладно. В пятницу мне доложили, что Юлька-Прилипала вышла из комы.
– Кто?
– Юлька-Прилипала. Маринкина мать. Я удивился. Не столько от самого факта, сколько от того, как она себя повела, придя в сознание. Юлька никогда не отличалась хладнокровием. Она умная и хитрая баба, она умеет плести сложные комбинации, она сумела женить на себе Сан Саныча, но она… Понимаете, Игорь, она приехала в Москву из Урюпинска. Такой город существует на самом деле.
– Я знаю. В Тамбовской области.
– Да. Ей было 19 лет. Она ничего не умела и ничему не хотела учиться. Она начинала как уличная проститутка. Но на улице простояла всего несколько дней – в молодости она была настоящей красавицей, ее заметили, она начала работать в апартаментах. Она хотела выйти замуж за крутого мужика, все девочки из апартаментов этого хотят, но Юлька перешла все границы. Она брала в оборот каждого подходящего клиента, притом не примитивно вешалась на шею, нет, она разрабатывала сложные планы, она выясняла исподволь, что любит очередной кандидат в женихи, она старалась произвести хорошее впечатление на жертву, и ей это удавалось. Два раза ее избранники заводили разговоры о свадьбе, но оба раза замужество срывалось. Третье замужество у нее получилось. Юлька всегда была готова на все ради хорошей жизни, для нее не было никаких моральных преград, никаких внутренних тормозов. Она стремилась захватить все, и не отдавать ничего. Понимаете? У нее ничего нельзя отнять просто так. Когда кто-то покушается на что-то ей принадлежащее, она теряет контроль над собой. Полностью. Она закатывает истерики, она делает глупости, в том числе и опасные глупости. Если бы она не была женой Сан Саныча, ее бы уже десять раз убили. Она не могла просто так взять и отдать мне квартиру. Просто физически не могла. Она скорее попыталась бы сдать меня ментам, потеряв при этом последнюю надежду на нормальную жизнь, но просто так отказаться от квартиры она не смогла бы.
– А кстати, – я перебил Бормана, – что там за история с квартирой? Борман помолчал.
– Неприятная история. По документам квартира принадлежала Сан Санычу. По понятиям… у нас была договоренность. Вам, наверное, не понять. Такое бывает только между друзьями, когда каждый знает другого, и доверяет другому и нет нужды заранее договариваться, кому что принадлежит, и что сколько стоит. В человеческих отношениях есть некий предел, и когда он перейден, тебе нет смысла обманывать друга, потому что никакая выгода не перекроет того, что ты обманул друга. И ты будешь страдать от этого куда сильнее, чем от того, что упустил удачную сделку или что-то еще подобное. Мы с Сан Санычем были очень близкими друзьями. Ему нужна была квартира, но не хватало денег. Я дал ему денег из семейной казны и сказал: сочтемся. Когда даешь деньги близкому другу, больше ничего не нужно. Я знал, что в любой момент, когда эта квартира понадобится семье, ну там провести конспиративную встречу или хранить что- нибудь запрещенное…
– Наркотики, например? – я снова перебил Бормана.
– Например, наркотики. – Борман помолчал. – Я знаю, что вы думаете обо мне. И вообще, о таких, как я. Да, наркотики – это зло. Они действительно убивают. Наркоманы обычно говорят, что они не знали этого, когда начинали колоться, что они думали, что смогут бросить в любой момент. Ерунда! Каждый знает, колоть героин – это отсроченное самоубийство. Только многим настолько наплевать на свою жизнь, что они все-таки начинают колоться. Понимаете, Игорь, героин запрещен уже почти сто лет, но его все еще покупают. Если я не буду продавать героин, его будут продавать другие. Это закон рынка – если вещь пользуется спросом, предложение появляется автоматически.
– Если вы не будете посылать драг-пушеров к школам, это сделают другие? Борман, кажется, обиделся.
– Мои пушеры никогда не продают наркотики детям. Это закон семьи, который не обсуждается. Есть вещи, на которые я никогда не пойду. Сажать на иглу неразумных детей – это… это недостойно, в конце концов.
– Ладно, бог с вами. Значит, Маринкина мама повела себя необычно?
– Да. – Борман явно обрадовался изменению темы разговора. – Это меня удивило. Я не понимал ее поведения. А я всегда должен понимать поведение близких людей – от этого очень многое зависит. Меня
