– Правильно. А пистолет – сильнее ножа, и так по нарастающей. Я как только намек на какую козлячую магию вижу, так сразу хватаюсь за пистолет и вышибаю ее вместе с мозгами -это если они есть, конечно. Вон Угрюмый, гранату может взглядом поднять, а дерется всегда тольк она кулачках, да еще и ножом пырнуть постоянно норовит. И никакой тебе магии. Короче, если и было там нечисто – стало чисто! – подытожил Гоблин.
– В общем-то, правильно, – кивнул Кабан.
– Ну спасибо, что одобрил, а не то я второй год по ночам не сплю, всё мучаюсь, – равнодушно сказал Гоблин.
– А говорили, что магов пули не берут! – сказал Крюгер.
– Пули всех берут, – веско ответил Гоблин. – Тем более, что на свете есть много вещей пострашнее магии.
– Например?
– Например, рокет лаунчеры.
Задумчиво жуя концентрат и ни к кому не обращаясь, Угрюмый спросил:
– Интересно, а вот почему бутерброды всегда падают маслом вниз? Может, тоже магия какая?
– Не всегда, – ответил Гоблин.
– А у меня – всегда! – заупрямился Угрюмый.
– Интересно... – сказал Лютый. – Могу дать бесплатный совет. Если будешь мазать с обеих сторон, то они вообще тогда падать не должны. Будут в воздухе повисать. В крайнем случае на ребре на полу кататься.
– Точно, что ли? – недоверчиво спросил боец.
– Абсолютно.
– Да идите вы... Вас послушаешь... Только аппетит мне портите. А я после еды должен испытывать только положительные эмоции.
– Это какие – положительные? – поинтересовался Пушистый
– Ну, когда на все положишь, эмоции сразу становятся положительными.
– А-а-а... Так ты их, по-моему, всю жизнь испытываешь, сколько тебя знаю.
Когда все было подъедено, Гоблин рассказал прибывшей троице про попавших в плен. Все посмотрели на Угрюмого. Угрюмый был самым серьезным экстрасенсом в дивизии и к его мнению по поводу поисков чего бы то ни было прислушивались в первую очередь.
Угрюмый посмотрел на Гастелло. С минуту они молча глядели друг другу в глаза, а потом Угрюмый кивнул и сказал:
– Можно найти. Это недалеко. Думаю, втроём управимся. Но сперва надо поспать.
Крюгер тут же вытащил из рюкзака подушку, в два приема надул ее и сказал:
– Ударим крепким сном по мукам совести!
– А что, тебя грызёт? – ехидно спросил Кабан.
– Нет, моя давно уже с голоду подохла.
– Спи быстрее, – сердито проворчал Угрюмый. – Мне тоже подушка нужна!
– Обойдёсся... Вот отгадай загадку, тогда дам подушку.
– Давай свою дурацкую загадку! – оживился Угрюмый.
– Даю. Угадай, как поймать шесть строггов?
Угрюмый замер. Лоб его был наморщен, тёмные глаза бегали по сторонам и казалось, что если как следует прислушаться, то можно будет услышать скрип бешено крутящихся в его голове шестерёнок.
– Капканами? – выпалил он.
– Не-а.
– Сетями?
– Не-а.
– Руками?!
– Не угадал, Угрюмый. Кто не знает, тот без от подушки отдыхает! – сказал Крюгер и перевернулся на другой бок.
– Слышь, ты...эта...ты прекращай! Колись как их поймать?!
– Кого? – недоуменно спросил Крюгер.
– Шесть строггов, кого же ещё!
– А-а...– диверсант зевнул и устроился поудобнее. – Очень просто: надо сперва поймать десять, а потом выпустить четыре.
От дружного хохота затряслись стены.
– Меньше знаешь, крепче спишь, Угрюмый. Подушка тебе не нужна.
Пока все дрыхли. Пушистый и Гоблин бодрствовали на постах. Пушистый ковырял ножом под ногтями, а Гоблин думал всякие думы...
...Исповедуемая войсками Империи военная доктрина была незатейлива и стара как мир: сперва разнести все с воздуха, а потом зачистить недобитые остатки сопротивления в труднодоступных углах. Занимались этим разведывательно-диверсионные подразделения. На Строггосе вопрос отрабатывала гвардейская дивизия «Мертвая Голова», в состав которой и входили находившиеся в подземелье диверсанты.
Стогги быстро смекнули, что к чему, и принимали активные меры по уничтожению диверсионных групп. У них этим занимались особые, специально подготовленные зондеркоманды, за небывалую ловкость и прыть называвшиеся в войсках землян «бандерлогами». Бандерлоги искусно устраивали засады, всегда старались взять противников живьём и без крайней нужды в боевые соприкосновения не вступать.
Об участи попавших в плен начали узнавать только тогда, когда стали захватывать подземные тюрьмы. Участь эта была настолько страшна, что каждый диверсант всегда носил в специальном кармане особую гранату «Прощай, Родина!» для самоликвидации. Бандерлоги никогда не убивали пленных просто так, а глумились над ними по полной программе: вытаскивали жилы, снимали заживо кожу. Командирам групп они отрезали руки, ноги, нос, уши, язык, выкалывали глаза и в таком виде выкидывали их на поверхность возле лагерей землян.
Таким образом, при встрече пощады не ждали ни те, ни другие, ни о какой сдаче в плен с обеих сторон не могло быть и речи. Тем не менее, такое время от времени случалось. Бандерлоги знали свои подземелья, как крысы родную помойку, и действовали отчаянно смело. Солдаты они были просто страшные, бились всегда до последнего и стояли насмерть. Диверсанты их очень уважали как коллег и противников. Но при встречах убивали всех и безо всякой жалости, потому как приручению и перевоспитанию монстры не поддавались.
Раз ребята сидят где-то и живы, значит, взяли их бандерлоги. Гас сказал, что их убивают... Стало быть, если кого и вытащим, то уже не всех... Ладно, кто бы их там не взял, мало им не покажется...
Через час Гоблин растряс спящего Угрюмого:
– Угрюмый... Слышь, Угрюмый! Кончай этот геморройный расслабон, буди ребят.
Боец молча встал и направился в противоположный угол. Там он вяло пнул под зад сапогом Крюгера и сонно пробубнил:
– Подъем, воин... Вставай, скотина, трибунал проспишь!
Крюгер хотел лягнуть его в ответ, но мелкий Угрюмый ловко отскочил и принялся с теми же словами пинать Демона. От сапога сержанта отскочить не удалось и Угрюмый отбежал в сторону, потирая ушибленный бок и грязно ругаясь.
Два диверсанта молча поднялись и быстро собрались.
– Угрюмый, ты сам нас найдешь? -спросил Гоблин.
– Ну, я даже не знаю... Вы только не расползайтесь, когда кучей идут – я лучше чувствую, – с подозрением посмотрев на часы ответил Угрюмый. – Если потеряемся – встреча у казармы на заднем дворе. Возле деревянного камня.
– Ага, – подхватил Гоблин. – Пароль старый – трусы на голове.
Через десять минут все трое ушли, не попрощавшись. Прощание было дурной приметой, да и сантиментами тут никто никогда не страдал.
Еще через два часа быстрого хода по трубам вентиляции и канализации особая группа «Упырь»
