там речь идет о Ник-Нике. Да, в последнее время жизнь моя стала чрезвычайно насыщенной и богатой приключениями – отчасти по прихоти ПРОФСОЮЗА, отчасти из-за моей собственной безалаберности. То и дело хоронят кого-то из моих знакомых или знакомых моих знакомых, в общем, так или иначе связанных со мной людей. И мне это здорово не нравится – кому понравится, когда вокруг тебя умирают вроде бы неплохие товарищи, которые тебе лично ничего дурного не сделали? Но, увы, помешать этому процессу я не в состоянии – даже при всем желании. Я тут совсем даже и ни при чем, ситуация от меня не зависит. Потому что, с одной стороны, я – солдат ПРОФСОЮЗА и обязан выполнять свою работу независимо от личных качеств клиента и степени его причастности к деструктивному процессу, давно и безнадежно прогрессирующему в нашей многострадальной стране. ПРОФСОЮЗ потратил на меня массу времени и сил и полагает, что я достаточно подкован идеологически, свято верю в правоту профсоюзного дела и не сверну с дороги, которая, как утверждает управление нашей конторы, в конечном итоге приведет к полному избавлению от сволочей-захребетников, паразитирующих на хилой спине российского люда, и полной же декриминализации нашего общества. Если же у профсоюзных деятелей возникнут сомнения в моей лояльности, жить я буду очень недолго – как раз до прибытия бригады ликвидаторов.
С другой стороны, я не волен переделать свою натуру, изнасиловать ее и заставить адаптироваться к окружающему нас бандитскому произволу. Нас в этой жизни не очень много таких, побывавших в мирное время на войне, научившихся убивать всевозможными способами и почувствовавших себя личностью в полном смысле этого слова – личностью, до которой никто не имеет права дотронуться грязными руками. Основная масса терпит. Человек такая скотина, что привыкает ко всему – за исключением, пожалуй, явно агрессивной среды. К серной кислоте, полагаю, даже самому терпимому было бы трудновато адаптироваться. А вот адаптироваться к бандитскому произволу – запросто. Обычные людишки – скотинка, привыкают, что их обирают, бьют, оскорбляют и насилуют их женщин. Бандиты привыкают, что людишки безропотно сносят любое попрание своих прав, и в результате у обеих сторон вырабатывается форма взаимососуществования, исключающая конфликт: одни жиреют и борзеют не по дням, а по часам, другие подобострастно хихикают в ответ на оплеухи и ласково щебечут что-то невразумительное – дескать, временное явление это, господа, веяние времени, не более, а в свой срок все утрясется, после чего наступит всеобщее благоденствие.
Я бы, например, тоже мог так. Остался бы тогда сидеть на месте, когда «быки» Оксану насиловать волокли, – и ничего бы не случилось. На вокзале, когда Стаса встречал, дал бы себя отоварить – потом разобрались бы, глядишь, те пацаны еще бы прощения прибежали просить, пожалуйся я Феликсу. Бросил бы Оксану на произвол судьбы при разборке с мамедами – не было бы сейчас головной боли, связанной с этим вопросом… В общем, терпел бы – не было бы сейчас никаких забот. Увы мне, увы – не могу я так. Я много раз смотрел в лицо смерти и утратил реальное ощущение стоимости человечьей жизни. Поэтому за обиду, нанесенную мне или моим близким, могу тут же перегрызть горло. А терпеть я не могу – отсюда и частые конфликты с братвой, привыкшей к безусловному повиновению среднестатистической массы…
В отличие от прошлого понедельника я не рискнул участвовать в процессии – меня, как мне кажется, неправильно бы поняли товарищи павшего вчера в схватке Юры, заявись я с наглой рожей на похороны босса центральной группировки и займи место во главе внушительной колонны первых лиц области, шествовавшей за гробом. Нет, я не настолько испорчен, чтобы играть на нервах у скорбящих товарищей усопшего. А потому я скромно сидел в «Линкольне» своего патрона, чувствуя себя в безопасности за тонированными стеклами и под защитой грозного имени Дона, отвлеченно размышлял о превратностях судеб сильных мира сего (на похоронах самое время рассуждать о подобных материях) и пялился на процессию через свою испытанную в профсоюзных акциях подзорную трубу. Как и на похоронах Ник-Ника, здесь присутствовал весь областной ареопаг: губернатор с молодой женой в траурном наряде (при виде ее у меня что-то сладко екнуло внизу живота!), мэр – без жены, начальник УВД с замами, прокурор области-с ними же, новотопчинский вор Пахом с немногочисленной свитой, иные не менее уважаемые товарищи регионального разряда и, помимо этого, естественно, вся центральная группировка. Процессия выглядела очень солидно: за разношерстным авангардом, представлявшим областной ареопаг, ровными рядами следовали две сотни похожих друг на друга здоровенных парней, имевших одинаковую прическу (а именно – полное отсутствие таковой) и одинаково одетых. На всех «быках», несмотря на влажную жару, были черные кожаные куртки – создавалось впечатление, что по кладбищенским просторам марширует какое-то подразделение, облаченное в специфическую униформу. Чувство однообразия дополняли траурные черные повязки, красовавшиеся на лбу у каждого члена группировки. Внушительное зрелище, я вам скажу! Если не знать, по какому поводу собрались все эти нехилые ребята, можно предположить, что кто-то решил продемонстрировать свою мощь и единство. Сразу видно, что это – самая многочисленная, самая организованная и самая крутая группировка как города Новотопчинска, так и Новотопчинской области. Когда мы ехали сюда, кортеж иномарок численностью под сотню автоединиц растянулся на пару километров и часа на полтора парализовал движение на дорогах города. А как мы ехали! Мммммм… Гроб с телом Феликса на открытой платформе, заваленной цветами, провезли по всем местам, где глава центральной группировки любил бывать при жизни. А поскольку вождь центральной братвы любил бывать почти повсеместно, мы колесили полтора часа по городу, и гаишники, заботливо выделенные УВД для сопровождения процессии, провожавшей в последний путь такого важного парня, зачастую впадали в панику, когда нужно было протаскивать колонну по встречной полосе или выруливать на непроездные улицы центра. Если права молва и душа почившего действительно некоторое время витает где-то рядом с телом, желая проследить, какие почести близкие воздают своему усопшему собрату, можно пребывать в твердой уверенности, что душа Феликса осталась довольна. Помимо великолепных похорон бандитскому главарю накануне были оказаны посмертные почести несколько иного характера – весьма специфические по нашим современным меркам. В воскресенье утром вся центральная группировка организованно выдвинулась в Гордцовиковский заказник и до обеда прочесывала пустоши, паля во все живое, что попадалось под руку. Не удовлетворившись масштабами возмездия, братва скромно пообедала и… подпалила заказник с четырех концов, задействовав для этого двадцать пятитонных горючевозов с бензином. Старшему егерю заказника с семейством лишь чудом удалось спастись – хитрый Жуков еще накануне удрал на потаенный островок среди непроходимых Гадючьих болот, и теперь центральная братва предпринимала попытки его розыска, дабы покарать за нерадивое отношение к исполнению служебных обязанностей. И хотя все это я узнал на уровне сплетен повышенной проходимости, сомневаться в этом не приходилось: облака черного дыма сплошной пеленой застилали северо-западный сектор на подступах к городу и в любой точке Новотопчинска ощутимо воняло гарью. В средствах массовой информации никто не осмелился указать на действительную причину этого – в вечернем выпуске теленовостей лишь скромно упомянули, что вновь начался сезон лесных пожаров, и на этот раз на месяц ранее обычного, поскольку для нашего региона таковой сезон характерен для второй половины сентября…
Итак, несведущему могло показаться, что он присутствует при прохождении могучего и хорошо организованного отряда, объединенного централизованной властью. Если бы не утренний разговор с патроном, я бы тоже так подумал, но Дон счел нужным поделиться со мной своими опасениями, я знал, что совместное присутствие группировки на похоронах – не более чем демонстрация былого единства, канувшего в Лету.
Тело Феликса привезли в город к полудню субботы – и с этого момента группировку начали сотрясать внутренние катаклизмы. Номинальное управление группировки – приближенные Феликса – оказалось не в состоянии сказать свое веское слово в защиту прежней формы функционирования, а бригадиры, обладавшие немалой властью на землях, где трудились составные части группировки, явственно выразили желание быть маленькими князьками каждый в своем огороде. В общем, не прошло и трех суток со дня гибели верховного лидера, а мощная группировка распалась на четыре бригады по территориальному признаку: собственно центральную, вокзальную, октябрьскую и халтуринскую. Феликс, как оказалось, был сатрапом – он жестоко подавлял любые поползновения к самостоятельности и железной рукой правил четырьмя бригадами, паразитируя на их «непосильном» труде…
Предав тело земле, процессия неорганизованно двинулась в обратном направлении. Основная часть отправилась на поминки – в ресторан «Тюльпан» (чтоб ему сгореть!), где Феликс любил отдыхать при жизни. Остальные, особо занятые, разъезжались кто куда. Среди расходящейся толпы я уловил в объектив своей оптики Дона – он беседовал с четырьмя бригадирами центральной… пардон, просто с четырьмя бригадирами – самостоятельными правителями своих небедных земель. Ребята то и дело отирали
