Мудрость песков. Беседы о суфизме

ума, это порождение насильственного ума. Обычно насилие направляется на других, но насилие может быть направлено и на себя. Когда насилие направлено на себя, оно опаснее, потому что нет никого, чтобы защитить вас.

Когда вы проявляете насилие по отношению к кому-нибудь другому, этот другой может защитить себя, бороться с вами. Когда насилие направлено на вас, оно абсолютно; нет никого, чтобы защитить вас.

Так, для меня Адольф Гитлер менее опасен, чем махатма Ганди. Адольф Гитлер менее насильственен, чем махатма Ганди. Может быть вам очень трудно понять это, но это происходило во все века: мазохисты объявляли себя религиозными. Религия – это не оправдание, чтобы быть мазохистом. Отнимите это оправдание, и мазохист налицо.

Если вы продолжаете думать, что тот, кто мучает себя, духовен, то вы поощряете его мазохизм. Он просто наслаждается, мучая себя. Есть радость, доставляемая самобичеванием: она заключается в чувстве силы. Мучая другого, тоже ощущаешь силу. Вот почему существует насилие. Люди просто продолжают насиловать друг друга; для них это – единственный способ почувствовать могущество. Они могут уничтожить другого; в этом их сила. Но есть различные виды насилия, когда вы начинаете уничтожать себя и тоже чувствуете себя могущественными.

Например, рассказывают историю об индийском святом – я в неё не верю, но это могло быть правдой – о том, как индийский мистик Сурдас проходил по улице и, увидев красивую женщину, забыл на мгновение, что он отрёкся от мира. Он забыл о своей святости, он забыл всё о религии, о дисциплине, о йоге. В тот момент его сердце горело жаркой страстью к этой женщине. Через минуту он опомнился. Он вернулся в келью и вырвал себе глаза, стал слепым, потому что писания говорят: если ваши глаза соблазняют вас, вырвите их. Должно быть, вырывая глаза, он чувствовал необычайное мужество: «Я могу сделать даже это». Его «я» должно было вкушать тончайшую пищу. Его «я» должно было стать ещё сильнее, чем прежде. Но не глаза соблазнили его, его соблазнила собственная способность быть бессознательным. Как могут соблазнить глаза? Глаза это просто окна в мир. Глядя из окна вашей комнаты, вы видите красивую женщину – вы же не уничтожаете окно? А уничтожив окно, вы ничего не достигнете: вы не станете духовнее, вы не станете менее похотливым, ваша страсть не исчезнет. Вы просто будете закрыты в вашем доме, а ваша страсть будет кипеть внутри вас. Глаза – окна.

Как раз на днях, дней семь тому назад, женщина в Америке отрубила одну из своих рук, потому что Библия говорит: «Если рука твоя соблазняет тебя, то лучше отсечь её и выбросить, чем попасть в ад и страдать целую вечность».

И таких людей, как Сурдас или эта женщина миллионы, – вы называете их религиозными? Вы называете их духовными? Они патологичны.

Религиозный человек – это здоровый, целостный человек. Он принимает жизнь как она есть, и он принимает радости, которые приносит жизнь. Он танцует в танце, он поёт тысячу и одну песню. Его подход не является антагонистическим, антижизненным.

Аскетический подход – антижизненный. Он – самоубийственный. Вы можете совершать самоубийство очень медленно и постепенно; разница невелика. Один прыгает с обрыва и разбивается вдребезги; другой медленно уничтожает себя по частям, годами занимаясь этим самоуничтожением: это медленное отравление, но разница невелика. Человек, прыгающий с обрыва, смелее совершающего медленное самоубийство.

Но мы веками восхваляли этих безумных, мы поклонялись им. Из-за этого поклонения человечество осталось недозрелым, человечество осталось ненормальным. Так называемые нормальные люди ненормальны, они только называются нормальными. Их много, но они – не норма. Им кое-как удаётся прожить свою жизнь. Тот, кто разрушает себя, безумен, и те, кто поклоняется ему как святому – безумны.

Я целиком против аскетической практики, потому что эта практика против жизни. Я целиком за жизнь. Я целиком за Бога. Бог это праздник. Взгляните вокруг... всё существование постоянно в ликовании, в непрерывном пении «аллилуйи». Всё поёт и танцует, любит и наслаждается. Если вы наблюдаете существование, вы поймёте, что такое быть религиозным: быть религиозным – это быть частью этого ликования.

Я слышал...

Последний Ага-хан III, лидер исмаилитской мусульманской секты, был неравнодушен к удовольствиям трапезы. Когда посетитель спросил его, как он совмещает свою склонность к мирским удовольствиям со статусом религиозного лидера, Ага ответил: «Я не думаю, что Господь создал хорошие вещи этого мира только для удовольствия грешников».

Я совершенно согласен с этим. Это глупо, что, только грешники могут наслаждаться, а святые должны жить в тюрьмах, называемых монастырями. Они не могут есть, и даже если они едят, то им не позволено получать от этого удовольствие. Они не могут слушать красивую музыку, потому что она чувственна. Они не могут танцевать, потому что танец идёт от секса; павлин танцует, когда у него наступает брачный сезон. Они не могут петь, потому что песня – это выражение чувственности. Птицы поют; они не распевают Коран, Веды или Гиту. Это любовные призывы! Цветы цветут – они цветут не для того, чтобы их срывали и приносили в храм на какой-либо алтарь. Цветы – это выражение сексуальности растения. Если вы глубже всмотритесь – всё чувственно, жизнь чувственна, и всё коренится в сексе, потому что жизнь сама рождена в сексе.

Так называемый «духовный человек» начинает ликвидировать свою жизнь. Одно за другим всё исчезает. Он остаётся почти мёртвым. Он ведёт растительный образ жизни. Я не за такой способ существования.

Мои санньясины должны говорить «да», а не «нет». Мои санньясины должны утверждать жизнь во всей её целостности, во всей её многомерности, во всех её возможностях, во всём её богатстве и разнообразии. Мой санньясин должен быть укоренён в существовании. И мой санньясин должен жить во всех планах жизни – от секса до самадхи. Если что-то исчезнет само по себе, это другое дело, но это не аскетизм. Я знаю, наступает момент, когда ваша энергия начинает двигаться в более высокие планы существования: секс исчезает, потому что он больше не нужен. Он не нужен потому, что вы наслаждаетесь той же энергией на более высоких планах – не потому, что он плох, не потому, что он некрасив. Он не нужен, потому что та же энергия имеет более высокие оргазмы. Самадхи – это предельный оргазм, секс лишь жалкий намек на это.

Секс это моментальное самадхи. Самадхи – это вечный оргазм.

Естественно, когда вы достигаете самадхи, секс исчезает, но вам не нужно отказываться от него. Если вы отказываетесь от него, тогда вы делаете что- то не то. Вы идёте вглубь и ввысь, и то, что должно исчезнуть – исчезнет. В конце концов всё исчезнет. Останется только Бог, останется чистая радость, только беспричинная радость останется; но это не означает, что вы отказываетесь от чего-либо. Если вы отказались, вы никогда не достигните этого состояния.

Я слышал...

Жил один юноша, подвергавший себя всё более и более суровой аскезе, потому что он верил, что ничто истинно ценное не приобретается легко. Наконец, он нашёл древний монастырь в Гималаях, где монахи подвизались в самом суровом подвижничестве, бедности и посте. Монастырь был на вершине устрашающе величественной горы, и монахам приходилось взбираться и спускаться по железным цепям, вбитым в склоны. Никакое тепло не разрешалось в монастыре, и монахи спали на холодном каменном полу. Для поддержания жизни они каждый день спускали цепи, чтобы поискать в мерзлой земле жалкие лишайники. Остаток времени они медитировали, пели псалмы и молились. Такой устав понравился юноше,