различных языков индоевропейской группы. Единственное, что тут всех объединяет, — это питье. Все пьют виски, все одинаково страдают от жажды, так что кельнеры в белых смокингах непрестанно снуют с огромными подносами, принося полные бокалы и унося пустые.
Наша компания моментально рассеивается среди множества гостей, и я уже испытываю облегчение от того, что меня наконец оставили одного, но вот у самого моего уха раздается трубный голос Сеймура:
— Вы не находите, что здесь очень шумно и страшно душно? Пойдемте лучше туда дальше.
— Боюсь, что и там то же самое, — отвечаю я.
— Не совсем.
Он идет впереди, я покорно следую за ним, мы проходим из комнаты в комнату, протискиваясь через толпы, пока не попадаем в какой-то глухой коридор и не натыкаемся на плотно закрытую дверь красного дерева. Кельнер достает из картонного ящика бутылки виски и ставит их на низенький буфет. Видимо, этому человеку вменено в обязанность не только обслуживать гостей, но также бдеть возле этой двери, потому что первый его порыв — преградить нам путь, и лишь после того, как Сеймур что-то тихо сказал ему, нам дается возможность войти в загадочную дверь.
В просторном помещении если не прохладнее, то по крайней мере не так шумно, как в салонах. Ярко освещенное четырьмя старинными люстрами, оно все же кажется мрачным, может быть, в силу того, что панели красного дерева почти до самого потолка и вся мебель обита темно-зеленым бархатом. На окнах темные бархатные шторы. В этой минорной обстановке очерчиваются светло-зеленые четырехугольники игральных столов. За несколькими столами играют в покер, большинство же присутствующих столпилось в середине возле большого стола для рулетки. Мы тоже направляемся туда. Сеймур достает из бумажника снопик из десяти банкнотов достоинством пятьсот крон каждый и небрежно подает их одному из двух крупье в смокингах, главных распорядителей.
— Какие жетоны вы желаете иметь?
— По сто крон.
Пример обязывает — особенно после моего заявления о том, что я предпочитаю крупную игру. Правда, в подобных случаях я имею привычку держаться независимо. Выждав, пока крупье отсчитает пятьдесят больших пластинок для Сеймура, царственным жестом подаю единственный банкнот, за который получаю пять пластинок. Говоря между нами, я бы предпочел получить жетоны помельче, но крупье, видимо, решил, что мы с моим спутником люди одинакового ранга.
Наблюдаю за игрой Сеймура. Он ставит то на каре из четырех цифр, то на «шеваль», очевидно придерживаясь какой-то своей системы. У меня никакой системы нет, поэтому я ставлю один жетон на красный цвет, желая скорее разделаться со своим жалким капиталом и перейти в категорию зрителей. Как в больших казино, крупье поторапливает игроков: «Фет ву жу!», вращает ручку рулетки, пускает шарик и протяжным голосом предупреждает: «Рьен не ва плю!» Шарик подпрыгивает первое время, потом после некоторого колебания останавливается на красном. Человек в смокинге ловким движением подбрасывает еще одну пластинку к моему выигрывающему жетону и лопаткой собирает мизы проигрывающих.
Придерживаясь принципа вероятности, по которому цвет, однажды принесший удачу, имеет меньше шансов на выигрыш, я ставлю следующие двести крон на черный и опять выигрываю.
— Браво, Майкл, вы здорово следуете моему примеру, — слышу шепот Дороти.
Женщина становится слева от меня, видимо желая быть подальше от Сеймура, и подает крупье банкнот в пятьсот крон.
— Жетоны, пожалуйста, по двадцать крон!
Свободный крупье отсчитывает жетоны, а я тем временем ставлю еще двести крон на красный. На сей раз проигрыш. И чтобы больше не щекотать себе нервы, ставлю все шесть жетонов на красный.
Красный!
— Браво, Майкл! Вы в самом деле хороший ученик, — снова шепчет Дороти, которая решила поставить два мелких жетона на первую колонку.
Сеймур тоже видит мою скромную победу, однако воздерживается от комментариев. Он весь поглощен собственной системой, и его упорство, очевидно, приносит результаты, если судить по тому, как выросла перед ним стопка пластинок.
Не стану воспроизводить свою дальнейшую игру, чтобы случайно не наврать, потому что у меня самого нет сколько-нибудь верного представления о ней. У меня принцип один — продолжаю ставить на цвет. Решив, что в любом случае проиграю свой капитал, я наугад ставлю то на красный по нескольку жетонов, то на черный и не без удивления замечаю, что независимо от эпизодических неудач горка пластинок передо мной неизменно растет. По-иному, к сожалению, складывается участь моей наставницы. Вопреки тому, что ставки ее некрупные, она очень скоро расстается со всеми жетонами и вынуждена достать второй банкнот, а несколько позже — и третий. Зато Сеймур уже удвоил свои авуары… Лицо его лишено всякого выражения, в углу рта дымится сигарета, после каждого возгласа крупье он отсчитывает по десяти больших пластинок и ставит то на одно, то на другое каре.
— Хватит на сегодня, — уныло произносит Дороти. — Я рада, что хоть вы выигрываете, Майкл. Вы — моя достойная смена!
— Не лучше ли вам меня заменить?
Она колеблется, но колебание быстро сменяется героической решимостью.
— Я не в силах уйти от соблазна. Реванш во что бы то ни стало!
Я уступаю ей место и, чтобы не смущать ее в игре, направляюсь к выходу, мельком заметив, что Сеймур провожает меня взглядом.
В соседних комнатах общество поредело. Духота тоже несколько разрядилась, ибо окна распахнуты в ночь, озаренную электрическим сиянием. Налицо все условия, чтобы спокойно выпить бокал виски, что я и делаю.
— Все проиграла. Мы можем идти, — объявляет Дороти полчаса спустя, подойдя к дивану, на котором я устроился.
— Виски?
— Нет. Мне бы больше подошел коктейль из витриоля и цианистого калия. Или повеситься, что ли, с досады!
Оглядываюсь по сторонам. Сеймура не видно, а Берри, Хиггинс и Грейс давным-давно улизнули. Самый подходящий случай последовать их примеру.
Женщина ведет машину по вечерним улицам, а ее преследуют все те же мысли.
— Я сама не своя оттого, что так глупо проиграла ваши деньги, — бормочет она.
— Они такие же мои, как и те, что в «Тиволи», были ваши.
— Бросить мой выигрыш в корзинку. Как вам это нравится! — И, словно забыв, что в руках у нее руль, она оборачивается в мою сторону, и меня охватывает такое чувство, что мы сейчас врежемся в какую-нибудь витрину.
— Теперь вы понимаете, почему я проиграла? Раз ты глумишься над тем, что тебе судьба подарила, она же тебя и карает.
Дороти снова смотрит вперед, с возмущением повторяя:
— Бросить мой выигрыш в корзинку!..
— Может быть, сейчас он так же поступит со своим.
— Надейтесь!..
Она опять возвращается к той же теме:
— Надо было переменить стиль игры. Раз уж не везет, меняй стиль…
— И какой от этого толк? Систему-то вы изменить не можете. Рулетка — это определенная система, работающая против вас.
— Но вы-то выиграли…
— Временно. Это тоже входит в систему. Уловка, рассчитанная на наивных людей.
— И Уильям выиграл, — настаивает на своем Дороти. Но так как я молчу, женщина сама себе отвечает: — В сущности, человек легко выигрывает в тех случаях, когда выигрыш для него безразличен. И вообще человеку всегда даром достается то, чем он вовсе не дорожит. Сеймур богач.
— А вы?
