какой-то красотой. Но в этом лице было что-то страдальческое и по-детски беспомощное; и хотя девушка была рослая, она почему-то напоминала мне маленькую девочку, плачущую оттого, что ее нашлепали или выставили из класса.
Девушка понемногу успокоилась, и я уже приготовился слушать какую-то душераздирающую историю, когда из кабинета начальника вышла секретарша и, едва завидев меня, воскликнула:
— А, товарищ Боев! Начальник только что спрашивал о вас. Проходите, пожалуйста!
Я вошел и после неизбежных «Где ты пропадал, Боев?» да «Какие новости?» полюбопытствовал:
— Что за плачущая девица там у тебя стоит?
— Девица? — нахмурил брови мой приятель. — Она такая же девица, как я Дед Мороз.
— А что особенного, если когда-нибудь тебе случится выступить в роли Деда Мороза. К чему такие строгости?
— А ты занимайся своим делом и не суйся, куда не просят! — произнес с нарочитой суровостью начальник.
Потом он нажал на кнопку звонка и, когда вошла секретарша, распорядился:
— Пускай войдет гражданка.
И бросил в мою сторону:
— Сейчас ты увидишь, что это за девица.
Девушка вошла, и на ее расстроенном лице можно было прочесть больше страха, чем надежды. Страх рождало присутствие начальника, а надежду — мое присутствие.
— Маргарита Денева… — сухо, служебным тоном произнес мой приятель, и я впервые услышал это имя.
— Да, — прошептала девушка так же беззвучно, как я разговариваю в своих кошмарных снах.
— Несмотря на мои предупреждения, вы изложили письменно свои показания так, чтобы скрыть факты, вместо того чтобы рассказать о них.
Незнакомка молчала, потупив глаза.
— Уж больно скупится на факты, — сообщает начальник к моему сведению.
— Смущается девушка, — рискнул заметить я.
И, обращаясь к «гражданке», заговорил возможно мягче:
— Видите ли, Маргарита, через руки товарища начальника прошло столько всего, что ваши чистосердечные показания его все равно не поразят. Тем более что ему и без того все известно. Это во- первых. А во-вторых, мы вызываем сюда человека не затем, чтобы погубить его, а затем, чтобы помочь ему выбраться из беды, если он в нее попал по своей оплошности. Но чтобы мы вам помогли, вы должны нам помочь. И наилучший способ нам помочь — рассказать все как есть.
— Садитесь и рассказывайте. Только не вздумайте ловчить, — предупредил мой приятель, недовольный моим слишком добродушным тоном.
Девушка села. Не закончив первой фразы, снова расплакалась, потом все же сумела овладеть собой и после короткой паузы начала сызнова.
История, которую мне пришлось выслушать, не столь ужасна, но и не так уж безобидна. А главное — довольно банальна. Несколько девушек связались с иностранцами. Эпизодические встречи в разных заведениях и на квартирах. Маргарита не входила в число этих девушек, но, будучи знакомой с одной из них, дважды провела время в интернациональной компании в какой-то квартире и возвращалась домой после полуночи.
— Только два раза, — подтвердила «гражданка».
— Потому что в третий раз вам помешали, — уточнил начальник.
— Кроме музыки и танцев, ничего другого не было…
— Знаем, чем кончаются эти танцы, — хмуро заметил начальник.
Девушка постепенно созналась во всем, в чем могла, рассказав о своем флирте с одним из иностранцев и о том, что получила от него флакончик «Ланкома».
— Ни к чему все это, — тихо произнес я, когда девушка замолчала. — Хорошо, что не влипли более серьезно…
Но, уловив недовольный взгляд начальника, я тут же попытался исправить свою педагогическую оплошность:
— Хотя само начало…
— О да, начинается всегда с каких-то пустяков, — прервал меня мой друг. — Только если в самом начале не опомнишься, кончается худо.
— До этого дело не дойдет! — уверенно заявил я. — Правда, Маргарита?
— Да, — едва слышно произнесла она.
Начальник отпустил девушку, а мы повели разговор совсем на другую тему.
Примерно через полчаса я вышел из управления. Укрывшись под навесом от дождя, меня ждала Маргарита.
— Мне хочется поблагодарить вас… — начала она, поравнявшись со мной.
— Не благодарите меня, а действуйте, — сказал я, может быть, более сухо, чем следовало бы. — Во-первых, вам необходимо скорее поправить ваши университетские дела. Во-вторых, выбросьте из головы всякие мысли о браке с иностранцем и даже с болгарином. Иные девушки, помышляя о замужестве, до такой степени запутываются во всевозможных связях, что начинают забывать, что им, в сущности, нужно.
— Все это я уже про себя решила, — вполголоса сказала Маргарита. — С сегодняшнего дня я начинаю заниматься и ни о чем другом думать не буду.
— Чудесно, — отозвался я. — Но смотрите, как бы не остыли ваши благие намерения.
— Когда станут остывать, я тут же вспомню о вас.
— Зачем обо мне? О себе помните да и о том, к чему вы стремитесь в жизни.
— Человеку легче дается то, что… что он делает для другого… — как-то неловко ответила девушка. — У меня нет близких людей… Вы мне, конечно, тоже не близкий… Но раз у меня нет близких, я буду вспоминать о вас… о вашей ко мне доброте… в общем…
В общем, она едва снова не расплакалась. И может быть, обрадовавшись, что она все же не расплакалась, я сделал то, чего вовсе не собирался делать, — пригласил ее пообедать вместе со мной. Так началась наша дружба.
В сущности, Маргарита оказалась человеком собранным, в первую же сессию ликвидировала задолженность, не проявляя никакого интереса к попойкам и ночным приключениям и ничуть не сетовала на то, что ее жизненные удовольствия ограничивались такими обычными вещами, как кино или прогулка. Познакомившись с нею поближе, я понял, что иностранцы были для нее чисто случайным приключением, объяснить которое можно лишь тем, что она не устояла перед соблазном внести в свою жизнь какое-то разнообразие, да мыслями о замужестве. Потому что, хотя Маргарита была человеком серьезным и изучала французскую филологию, она принадлежала к той категории женщин, которые, изучай они даже атомную физику, на первое место ставят замужество.
Поначалу я, конечно, не думал жениться, но потом случилось так, что я изменил свои намерения и, может быть, женился бы, если бы Маргарита не изменила свои. Словом, со мной случилось, как с тем, кто хотел отведать свининки с тушеной капустой: пока он раздумывал, заказать ему или нет, она и кончилась.
Всю неделю с переменным успехом льет дождь, над раскисшей землей воют ветры. Но, как говорится, нет худа без добра. В такую погоду едва ли кто-нибудь забредет в эти места, где среди множества ям сжался под дождем мой прогнивший барак.
За истекшие четыре дня я лишь дважды решился приблизиться к пригородам, чтобы взять хлебаи немного колбасы. Разумеется, не забывал купить и газету. Первый раз я устанавливаю, что сообщение, касающееся меня, стаяло до крохотной информации в десяток строк, которая потерялась где-то среди уголовной хроники аж на пятой полосе. Во второй раз не нахожу больше ни слова о поисках злодея Коева.
