услышать? — Я должна посмотреть… ближе.
Он не успел возразить, как она уже скрылась за деревьями. Движения ее стали иными — легкими, скользящими, как тогда, на болоте.
Но теперь нет ни тумана для прикрытия, ни болота для ловушки. А перед ней не десять человек. И даже не сто.
— Триста, — сказала она, появившись вновь, когда облако пыли, поднятое солдатскими сапогами, начало медленно оседать. — Сотня конных, сотня копейщиков, и еще одна — при тяжелых луках…
Поначалу он совершенно не прислушивался к ее словам, сознание было парализовано почти невыносимой радостью: она жива и она вернулась — добровольно вернулась к нему… и лишь постепенно до него стало доходить.
— Морды — во, лоснятся, я не о лошадях конечно, и амуниция надраена… и по два значка над каждой сотней — имперский и этот… с однорылом. И прутся как на смотру…
— Но это не может быть… за нами! — Он хотел было сказать «за тобой», но передумал. — Для иного княжества триста человек — уже армия…
— Точно. Но для полноценной войны — маловато. Ты, в отличие он меня, последние месяцы от людей не хоронился — может, слышал, скажем, о каком мятеже поблизости?
Он вдруг разом успокоился. Необходимость анализировать факты швырнула его в привычную стихию.
Они снова уселись на землю. Селия все посматривала в сторону заката, куда по дороге еще пылило облако.
— Насчет мятежа не слыхал. Но обрати внимание. Здравствующий герцог Эрдский долгое время отказывался выдавать своему сюзерену беглых из других областей империи, ссылаясь на то, что это нарушает древние вольности герцогства. Благодаря чему в оное герцогство стекались преступники со всей империи.
— Вот я, например.
— Именно. А теперь подумай. Тебя должны были судить в Тримейне. Туда же, по собственному твоему предположению, переслали твое дело, а ловят тебя в Эрде. А у солдат ты видела значки как с императорской розой, так и с эрдским единорогом. Не служит ли это косвенным подтверждением тому, что герцог все-таки сдался и подписал соответствующий договор?
— Ну?
— Хочешь версию? По-моему, готовится нечто вроде Большой Резни.
— Что ты знаешь о Большой Резне? Ты тогда еще не родился, да к тому же ты с Юга…
— Не забывай, что я жил и учился в Тримейне, а люди о некоторых вещах помнят долго… А я вдобавок историк. Итак, в прошлом веке в Тримейне был, можно сказать, собственный «Эрдский Вал» — Площадь Убежища с правом неприкосновенности тех, кто там укрылся. Около сорока, а точнее, тридцать шесть лет назад она была уничтожена. По официальной версии преступники квартала Площади Убежища подняли вооруженный мятеж, и рыцарскому ополчению пришлось его подавлять. Но в Тримейне утверждали, что тогдашний император решил просто выжечь Площадь как центр городской преступности, наплевав на права и традиции. Что ему и удалось. Та же судьба была приготовлена беглым Эрда. Император направил туда карательные отряды — вряд ли тот, что мы видели, единственный, — сопроводив их эрдскими штандартами, дабы вассалы герцога не чинили им никаких препон. Только господа правители не учли одной особенности, отличающей данную акцию от предыдущей…
— То есть?
— Уничтожение Площади Убежища происходило в городских стенах. И тамошние жители не могли — а если они действительно подняли мятеж, мы не можем сбрасывать со счетов и этого предположения — и не хотели скрываться. И были полностью истреблены. Или почти полностью. А Эрдский Вал — это леса, горы и развалины древних укреплений. Так что экспедиция, вполне, может быть, целесообразная с государственной точки зрения, столкнется с большими трудностями. Dixi.
— Ясненько. И чего это у тебя по сию пору собственной кафедры в университете нету? Но если ты прав — а на это весьма похоже, — моя идея идти вдоль Вала накрылась.
— Отчего же? «Накрылась», как ты выражаешься, лишь идея идти по Белой дороге, а она была моей. Но у Вала, как у всего на свете, две стороны. Мы двинемся дальше и обойдем его с юга.
— Замечательно. И опять лесами, и в деревни не соваться. Слушай, ты охотник хороший?
— Никакой.
— Вроде меня, значит. Ну ладно, себя-то мы прокормим, а вот «полководцы» наши точно сдохнут. Последний раз как подобает они на хуторе ели, с тех пор все травкой перебивались, а ведь лету скоро конец.
— Что-нибудь придумаем.
— Ну думай, умник. Только учти, спать придется по очереди. А вдруг славное воинство вздумает лес прочесать? На предмет выявления скрывшихся преступников? И будут ведь правы, скоты…
— Как выяснилось, стрелять я могу не только в солдат, — сказала Селия, ощипывая гуся. — И попадать, кстати, а это труднее.
Ему не понравился тон, которым была произнесена эта реплика. С тех пор как они двинулись лесом в южном направлении, девушка, как и в первые дни, неустанно демонстрировала, сколь она злобна и цинична.
— Не старайся казаться хуже, чем ты есть, — угрюмо заметил Оливер.
— Что значит — хуже?
Она подняла на него глаза. Его постоянно смущал этот чистый, не ведающий сомнений взор, может быть, столь прозрачный из-за цвета глаз, серых, как… Он все еще не мог подобрать для них сравнения — лед? Хрусталь? Зеркальная амальгама?
— Что значит — хуже? Ранее в определенной ситуации мне было достаточно выругаться, в крайнем случае дать по морде. Когда же положение потребовало от меня убийства, я стала убийцей. Причем испытывала от этого столько же мучений, как от ругани, и равно столько же удовольствия. Из этого неопровержимо следует, что для таких, как я, сказать «чтоб ты сдох» и предпринять соответственные действия — суть одно и тоже. Учел? А теперь сваливай подальше и не мешай мне готовить, ежели не хочешь жрать сырое!
Довод, конечно, был веский, и он побрел к лошадям. По пути все-таки остановился и бросил:
— А силлогизм все равно неправильный.
Селия пригрозила ему ножом, которым собиралась потрошить гуся, но этим и ограничилась.
И все-таки откуда в ней это — если отбросить в сторону домыслы о колдовстве, недостойные просвещенного человека? Ни одна женщина из простонародья не способна ни говорить, ни рассуждать подобным образом. Для этого необходим высокий уровень образования. Обычный путь светского образования женщинам заказан. Приобщаться же к нему частным образом доступно лишь дочерям и женам знатных людей. А нужно быть полным идиотом, чтобы представить, будто Селия имеет какое-то отношение к знати. Вряд ли он ошибся, считая, что она принадлежит к городскому сословию. Но ведь большинство горожанок не умеет даже читать, какие там historia et leges!
Однако к Селии нельзя подходить с обычными мерками. Судьба человеческим правилам не подчиняется. А ведь он назвал ее судьбой.
Своей судьбой.
Судьба не судьба, а готовить она умела. Или это он так проголодался. Да нет, точно, было очень вкусно, и чеснок, с хутора прихваченный, пригодился. Оливер даже не возражал, когда она погнала его к ручью мыть котелок, хотя прежде делала это сама.
— Пища богов, — сообщил он, растягиваясь на земле по возвращении. — Уж и не упомню, когда я в последний раз так ел. В Карнионе, наверное.
— Ты бывал в Карнионе?
— Бывал. — Ему показалось, что он уловил в ее голосе нечто большее, чем праздное любопытство. — Разве я не рассказывал?
— Не помню. — Задумчиво глядя в костер, она произнесла: — Я мало что знаю о Древней земле… о ее прошлом.
