массы. Это был Ян Голик, один из самых жестоких и непредсказуемых субъектов в колонии. Впрочем, Эндрюс умел справляться с такими типами — иначе не быть бы ему директором. Однако сейчас его вмешательство даже не понадобилось: Голик явно пошутил в недобрый для себя час, затронув одну из наиболее болезненных проблем тюрьмы. В ответ сразу изо всех углов подсобки на него разом яростно рыкнули несколько глоток с недвусмысленным предложением заткнуться, а не то, мол, они решат вопрос с «обетом безбрачия» за его счет, причем прямо сейчас и все вместе одновременно. Быть может, эту угрозу тут же и попытались бы реализовать, но из рядов сидящих поднялся, блеснув стеклами очков, рослый широкоплечий негр в потертой зеленой робе. Он решительным движением поднял руку, показывая, что собирается говорить, и в подсобке тут же стихли крики, замерло движение.
Негра звали Дилон. Он был признанный вождь, неформальный лидер заключенных — «пресвитер», как его называли здесь. Даже директор предпочитал без крайней нужды не вступать с ним в конфликт.
— Наш брат, конечно, сказал глупость. Но все же в его словах есть зерно истины. Зерно это заключается в том, — голос у него был глубокий, хорошо поставленный, как у настоящего проповедника пресвитерианской церкви, — что всем нам решительно не нравится политика администрации, которая позволяет находиться в нашем спаянном коллективе чужакам, неверующим. Особенно если это — женщины! Все помнят, с каким трудом нам удалось достигнуть гармонии. И сейчас наше единство снова под угрозой…
Эндрюс с некоторым облегчением перевел дух: он ожидал худшего. Пожалуй, Дилон даже тайком решил подыграть ему, — во всяком случае, он виртуозно перевел вопрос со скользкой почвы межполовых отношений на гораздо более безопасную тему.
— Да, я вполне согласен с вышеизложенными соображениями. Именно поэтому я уже связался по официальному каналу со спасателями. Они должны прибыть примерно через неделю. Доктор, в каком она состоянии?
Врач, несколько удивленный тем, что директор вдруг обратился к нему без всякого перехода, пожал плечами.
— Это еще неясно. Она пока что без сознания, но, судя по всему, серьезных повреждений нет.
— Диагноз?
— Диагноз еще не готов.
Эндрюс нахмурился. Он не очень разбирался в медицинских вопросах и, подобно множеству облеченных властью людей, считал, что современная техника снимает с врачей вообще все трудности, как в определении характера болезни, так и в лечении ее. Впрочем, современной техники тут как раз и не было.
— Но она выживет?
— Скорее да, чем нет.
Опять эта двусмысленность! Нахмурившись еще сильнее, директор твердо опустил руку на плечо врача.
— Запомни, если она придет в себя и сможет самостоятельно передвигаться, она никоим образом не должна выходить из лазарета. Во всяком случае, без сопровождающих — то есть без тебя или моего заместителя. Вопросы есть? — Врач снова пожал плечами, как бы случайно сбрасывая при этом руку начальника. Вот и хорошо. В остальном, джентльмены, распорядок жизни и работы в колонии не меняется. — (Слово «джентльмены» Эндрюс произнес с непередаваемой иронией.) Договорились?
— Да, — ответил Дилон за заключенных.
— Да, — ответил врач за всех остальных, то есть, по сути, за самого себя, так как лейтенант Элен Рипли лежала в глубоком обмороке и договариваться с ней пока не представлялось возможным, а Аарону Смиту не полагалось иметь собственного мнения. Да он не очень-то и представлял себе, что это такое — собственное мнение.
4
Наполняя шприц, врач уронил одну из ампул. Она разбилась с тонким звоном, по госпитальной палате поплыл запах лекарства — острый и какой-то пряный. Врач покосился на свою пациентку: не очнулась ли? Нет, лежит неподвижно, до горла закрытая простыней. Веки смежены, черты лица заострились, но дыхание ровное.
Строго говоря, диагноз не представлял никакого секрета: резкий, травматический выход из гиберсна всегда сопровождается временным впадением в кому. Вопрос состоял как раз в том, насколько «временной» эта кома окажется. Она может продлиться часы, может — дни, а может — десятки лет. Но предсказать это заранее невозможно.
Врач протер спиртом внутреннюю сторону предплечья лейтенанта (трудно представить: женщина -лейтенант! Впрочем, это ему трудно представить такое — после многолетнего затворничества в мужской компании). Но он не успел приблизить иглу к обозначившейся вене — рука, только что расслабленно лежащая вдоль тела, вдруг взметнулась и остановила его движение хваткой за запястье. В хватке этой чувствовалась неженская сила.
Лейтенант Элен Рипли смотрела на него в упор. Обычно у только что вышедших из комы взгляд бывает бессмысленным, но сейчас… Или она давно уже пришла в себя? Притворялась? Зачем?
— Что это? — Врач впервые услышал ее голос.
— Это — специальный коктейль моего собственного изобретения.
— Зачем? — Рипли все еще продолжала удерживать его запястье.
— Ну разумеется, чтобы отравить вас. Или лишить вас собственной воли, превратив в зомби. Или ввести вам в кровь набор инопланетных паразитов. (При этих словах женщина вздрогнула, что не укрылось от внимания врача.) А если серьезно, то это — транквилизатор, восстанавливающий силы. Вам нечего бояться: если бы у меня и возникло желание причинить вам вред, я бы сделал это уже давно.
— Вы врач?
Этот вопрос был понятен. Рипли видела перед собой человека с тюремной стрижкой «под ноль» и в робе, отличающейся от тюремной одежды только меховой оторочкой (осознав это, она поежилась — в помещении было прохладно). Помещение тоже весьма отдаленно напоминало госпиталь, — по крайней мере, с точки зрения лейтенанта космофлота. Хаотическая планировка, койки застланы покрывалами достаточно серыми, чтобы не быть белыми, почти никаких признаков медицинского оборудования…
— Моя фамилия Клеменс. Я здесь главный врач, а также санитар, медсестра и паталогоанатом, если до этого дойдет. Все в едином лице.
— Здесь — это где? — в голосе Рипли еще сохранялась настороженность.
— «Здесь» — это Ярость-261. Планета-тюрьма, причем из самых строгих. Ну, теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, быть может, вы позволите мне сделать то, что я собирался?
Пальцы, сдерживающие руку Клеменса, обмякли. Игла легко пронзила гладкую кожу, сразу же найдя вену.
— Не волнуйтесь, это просто приведет вас в чувство, — Клеменс следил, как поршень, миллиметр за миллиметром, уходит в шприц, медленно обогащая кровь целебной смесью. Потом он с каким-то исследовательским интересом прикоснулся к прическе женщины. — У вас великолепные волосы. К сожалению, вам придется их лишиться, — сказал он безжалостно. — У нас здесь проблемы с… паразитами. — И снова женщина вздрогнула, и снова это не укрылось от внимания врача. — Нет, нет, ничего экзотического: Ярость лишена жизни. Вши. Обыкновенные земные вши, бич нашей тюремной системы. Никак их не выведем.
Уголком глаза Клеменс следил за своей пациенткой, которая снова лежала неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Сейчас она, конечно, захочет узнать, каким образом ее занесло в тюрьму. Ну, так и есть:
— Как я попала сюда?
