Несколько минут дверь хижины оставалась закрытой. Бетси заперла ее на засов изнутри, потому что очень боялась, как бы Уилл не вернулся. Его искаженное бешенством лицо и исступленный взгляд, сверкавший из-под белых бровей, заставили бы испугаться самую смелую женщину.
Она успокоилась только тогда, когда увидела в окно, что Уилл удалился.
— Ах, как я рада, что он ушел! — воскликнула она. — Какой злобный негодяй! Всегда я так о нем думала. А отец хочет, чтобы я стала его женой! Никогда, никогда! Вот расскажу отцу все, что он мне наговорил. Может, это заставит его одуматься… Боюсь, что он сегодня не приедет! Когда-то я еще увижу его! В Михайлов день опять, верно, устроят праздник, но до него еще так долго! А так где-нибудь встретить его можно только случайно, да, может, еще и поговорить не удастся. Вот если бы у меня был какой-нибудь предлог пойти в Каменную Балку! Хоть бы отец почаще посылал меня туда! Да что от этого толку? Разве мастер Голтспер станет думать о бедной крестьянской девушке! Жениться на мне он не может, да и не захочет! А мне какое дело, лишь бы он любил меня!
Пес, который в течение всей бурной сцены между Бет и ее деревенским обожателем спокойно помалкивал, вдруг снова залился злобным лаем.
— Неужели это опять Уилл? — воскликнула Бетси, бросаясь к окну и выглядывая из него. — Нет, это не он: собака лает в другую сторону. Это или отец, или… Боже, это он! Что же мне делать? Надо открыть дверь, а то если он увидит, что она закрыта, он может и не зайти. А я хочу, чтобы он зашел!
Бетси быстро подбежала к двери и, отодвинув засов, тихонько открыла ее.
Она подавила в себе желание выбежать на крыльцо: если бы она это сделала, Голтспер мог бы спросить ее, дома ли отец, и, узнав, что его нет дома, прошел бы мимо. А Бетси этого не хотела. Она хотела, чтобы он вошел!
Он шел пешком. И это тоже было хорошо. Бетси следила за ним из окна, смотрела, как он приближается к дому. Она ждала его с замирающим сердцем.
Глава 32. НАКОНЕЦ-ТО ДЕПЕША!
Ричард Скэрти, капитан королевских кирасиров и доверенный королевы, сидел у себя в комнате в усадьбе сэра Мармадьюка Уэда. Около него, так, что можно было дотянуться рукой, стоял маленький столик, а на нем графин с вином и серебряный кубок. Он уже успел осушить третий кубок, но вино сегодня не разгоняло его мрачного настроения.
Шел уже третий день его пребывания под кровлей сэра Мармадьюка Уэда, а он нисколько не продвинулся в своих попытках снискать расположение хозяина и его семьи.
Жизнь в доме шла по строго установленному этикету, отношение семьи к офицерам не выходило из рамок холодной учтивости, и, помимо того, к чему хозяева дома были вынуждены необходимостью, между ними и навязанными им гостями не было никакого общения.
Но не эти обстоятельства смущали Скэрти. Он мог надеяться, что неприятное впечатление, которое он произвел в первый день, со временем сгладится. Он знал, что, стоит ему только захотеть, он может улестить самого дьявола, и не сомневался, что он сумеет войти в доверие к сэру Мармадьюку и завязать с его семьей если не совсем дружеские, то, во всяком случае, достаточно приятные отношения, которые в конце концов предоставят ему желаемые возможности. По правде сказать, он даже тешил себя мыслью, что уже достиг в этом некоторого успеха. Во всяком случае, не это было причиной его скверного настроения, которое он теперь старался разогнать обильными возлияниями. Оно было вызвано совсем иными причинами. То, что он раньше только предполагал, обратилось в уверенность: его опередили. Прелестная молодая девушка, в которую он был страстно влюблен, принадлежала другому, и соперником его был тот самый человек, который так чудовищно унизил его в ее глазах.
Однако, несмотря на эту уверенность, он не терял надежды. Ричард Скэрти, избалованный придворный, был слишком высокого мнения о своей особе, чтобы позволить себе впасть в отчаяние. Ему не раз случалось разлучать сердца, казалось бы преданные друг другу, так почему же это не удастся ему и на сей раз?
По мере того как винные пары все больше затуманивали его сознание, Скэрти начинало казаться, что, может быть, он был не совсем прав и слишком поспешил с выводами из своих тайных наблюдений в парке. Ведь перчатка, в конце концов, вовсе уж не такое неоспоримое доказательство. Та, которую он нашел и припрятал, несомненно принадлежала Марион Уэд, но какие у него основания полагать, что это парная той, виденной им на шляпе Генри Голтспера? Белые замшевые перчатки с золотым шитьем были в то время в моде. Их носили все; почему же эта перчатка должна непременно принадлежать дочери сэра Мармадьюка Уэда?
Напротив, есть все основания предполагать, что это не ее перчатка. Голтспер, как известно, никогда не бывал в доме сэра Мармадьюка Уэда, его представили Марион всего за час до поединка, а после этого он с ней не разговаривал.
Так, сопоставляя различные обстоятельства, Скэрти решил, что перчатка на шляпе Голтспера не может иметь никакого отношения к Марион.
Но что же это было за свидание в парке? Свидание, которое он видел собственными глазами. Ведь это уж никак не могло быть случайностью! А может быть, это не любовное свидание? Может быть, эта встреча объясняется чем-нибудь другим?
Это предположение было маловероятно, но Скэрти, под влиянием винных паров, охотно склонялся к нему, забывая о своих ревнивых подозрениях; но через минуту они возвращались и снова завладевали им, повергая его в мучительные сомнения.
Генри Голтспер внушал ему чувство бешеной ненависти, он отравлял ему существование, и Скэрти, поклявшись уничтожить его, уже делал попытки разузнать все, что можно, о своем сопернике. До сих пор попытки были не очень успешны. Черного Всадника окружала тайна. И Скэрти удалось узнать только то, что это был богатый дворянин, недавно поселившийся в здешних краях в старой, заброшенной усадьбе, известной под названием Каменная Балка.
Скэрти узнал еще, что большинство местных дворян не знакомы с Голтспером, но что у него есть знатные друзья в других графствах; а здесь он держится в стороне от всех не потому, что у него нет случая познакомиться, а потому, что он этого избегает.
Рассказывали, что он несколько лет жил в американских колониях, и эти слухи подтверждались тем, что его нередко сопровождал молодой индеец, его слуга.
Больше Скэрти ничего не мог узнать о своем сопернике, кроме того, что он иногда пользовался услугами двух лесников, живших неподалеку. Один был лесник Дэнси, другой, помоложе, — Уилл Уэлфорд.
Капитан кирасиров не совсем ясно представлял себе, каким образом ему могут помочь эти сведения, но, во всяком случае, он собирал их не зря. Сказать по правде, капитан Скэрти, жаждавший разделаться со своим соперником, который так внезапно преградил ему дорогу, еще никогда в жизни не чувствовал себя таким бессильным.
Вызвать своего врага на новый поединок — об этом нечего было и думать после такого финала первой встречи. Жизнь Скэрти была пощажена, и законы чести запрещали ему искать второй встречи, если бы ему и хотелось этого. Но после, того как он испытал на себе острие клинка и силу руки Голтспера, у него не было ни малейшего желания испробовать их еще раз. Пылая жаждой мести, он мечтал удовлетворить ее каким-нибудь другим способом. Но как найти такой способ, это он пока еще не представлял себе.
Он жадно осушал кубок за кубком, но по его нахмуренному лбу видно было, что вино не оказывает на него желаемого действия.
Наконец его как будто что-то осенило. Он вскочил с кресла и быстро вышел из комнаты.
Через несколько секунд он вернулся в сопровождении одного из своих солдат, молодого парня, который, пожалуй, был бы даже недурен собой, если бы его не портило тупое и какое-то растерянное выражение лица.
— Ну, Уайтерс, — спросил офицер, закрыв за собой дверь в комнату, — ты видел обоих лесников?
