мне обрести смысл в зарабатывании денег.
Странно, но в нашу эпоху поклонения мамоне сам институт прав собственности, столь существенный для развития капитализма, попал под атаку. Капитализм без собственности все равно что море без воды. В мире, где знание является наиболее критичным ресурсом и буквально все может быть выражено в цифрах, ситуация меняется. Информация стремится стать свободной. Возьмем к примеру Napster с помощью которого можно бесплатно скачивать МРЗ-файлы с любимыми мелодиями. Можно прикрыть Napster, но можно ли предотвратить обмен файлами между людьми? В эту самую минуту звукозаписывающая индустрия судится с 261 человеком по поводу незаконного распространения музыки через Интернет. «Судиться с 12-летним мальчишкой по поводу распространения записей — это все равно как если бы извозчики подали в суд на Генри Форда», — сказал по этому поводу популярный исполнитель Моби. Будь то Napster или что-то еще, люди будут продолжать совершать махинации с записями. Мой жесткий диск неожиданно становится вашим, и наоборот. Интернет был построен на воровстве, так стоит ли ожидать чего-то другого? Мы все теперь мелкие воришки.
Мы покинули не только церковь и государство. Другие институты также разрушаются. Мы забыли про профсоюзы. Забыли про соседей. Мы забываем про семью. В некоторых частях света изменение размеров семьи уже заставило производителей продовольствия разработать упаковку меньшего размера, которая соответствовала бы новому социально-экономическому укладу. В связи с большим числом разводов в официальных и гражданских браках люди оказываются в непростой ситуации, когда, обладая меньшими деньгами, они все равно хотят выглядеть более привлекательно в тот момент, когда вновь выходят на рынок взаимоотношений. Это бросает реальный вызов всем современным предпринимателям.
Семьи, подобно другим организациям, претерпевают изменения по всем трем направлениям — времени, пространству и размеру. Множество детей вырастают в ситуации с двумя отцами, тремя матерями (из которых одна живет в другой части света), двумя сводными сестрами и братом, с которыми они не имеют никаких отношений, И после этого мы хотим, чтобы они работали на одну компанию и одного начальника до конца своей жизни.
Реальность в том, что множество таких детей понятия не имеют, что означает пожизненная лояльность. Не важно, о лояльности чему идет речь — стране, компании, брэнду, рок-группе, мужу или жене — ее больше нет. Раньше лояльность была данностью. Теперь ее нужно заработать и в личной жизни, и в бизнесе.
Для большинства людей традиционная семья более не является предметом серьезного обсуждения. Парадоксально, но наибольший интерес к институту брака ныне проявляют гомосексуалисты, которые исторически жили вместе именно так, как другие начинают жить сегодня. Отмирание прежних стилей жизни все еще до конца не осознается правительствами, которые все более отчаянно стремятся отстаивать главенство традиционной семьи. Они поощряют традиционную семейную жизнь при каждой возможности. Французы недавно ввели субсидии в €800 на рождение ребенка. В конце концов, семья была узаконена еще в Кодексе Наполеона в 1804 году. «Наша привязанность к семье выходит за пределы экономической логики», — заметил французский премьер Жан-Пьер Раффарен.
Вывод? Традиционный социальный капитал, на создание которого Запад потратил два столетия, сейчас в процессе исчезновения — всего за одно поколение. Фрагментация, индивидуализация и изоляция стали новой реальностью. Мы знакомы со многими людьми, но все равно чувствуем себя одиноко. Люди одиноки даже в людном помещении. Или, как вытразился автор «Нового урбанизма» Питер Катц: «В мире сетевых сообществ мы изголодались по обществу».
В США такой ход событий проявляется в форме феномена «боулинга в одиночестве», который исследовал Роберт Д. Путнам из Гарварда. Он обнаружил, что с 1980 по 1993 годы число людей в США, играющих в боулинг, выросло на 10%. За то же время число людей, играющих в боулинг в компании, сократилось на 40%. Мы идем в кегельбан и играем в одиночестве. Фил с нами, но он читает Financial Times. Лора тоже с нами, но она слушает свой Walkman, а Хуан в это время смотрит СNN.
Это лишь один пример усиления фрагментации. Возьмем нации. В 1950 году в ООН было 58 членов. Полвека спустя их 191. Чехословакия была единой страной, теперь это две страны. Югославия была единой нацией, теперь их пять.
Посмотрим на индустрию развлечений. В 1950-е музыка принадлежала Элвису. В 1960-е — Веаtls В 1970-е … наверное АВВА (есть разные мнения). В 1980-е — еще труднее, может быть Майкл Джексон? В 1990-е — черт его знает. Сегодня — о, Боже!
Возьмем телевидение. В 1983 году 106 млн. американцев смотрели последнюю серию МАSН. Десять лет спустя последнюю серию Сheers смотрели 80,5 млн. Еще через пять лет последний эпизод Seinfeld собрал 76,3 млн. телезрителей. За тот же период число владельцев телевизоров возросло на 20%.
Мы уже далеки от прежней общности. Многие выросли в странах с государственным телевидением. В те годы, придя на работу, люди в обеденный перерыв обсуждали вчерашнюю серию Upstairs или Downstairs или Dallas. Люди собирались, чтобы поговорить об общих вещах. В условиях сегодняшних фрагментированных СМИ с более чем 40 телеканалами и более чем 400 млн. интернет-сайтов нам не о чем поговорить. Вы слушаете то, о чем я и не слышал. Вы смотрели что-то, что прошло мимо меня. Ваш мир — это не мой мир, а моя вселенная не ваша. Реальность и наши жизни расходятся все сильнее.
Драматический упадок социального капитала кажется чем-то плохим. Но с экономической точки зрения, понижение социального капитала не столь катастрофично. Как в большинстве случаев, существует оборотная сторона медали.
Географические области с низким уровнем инноваций, как правило, обладают большим социальным капиталом. Возможно, люди столь заняты, играя в командный боулинг и вращаясь в обществе, что у них не остается ни времени, ни желания на новаторство. Со временем отношения на определенной территории становятся чрезвычайно устойчивыми, воцаряются мир и покой, изолированные от внешнего мира.
С другой стороны, места, где инновации цветут пышным цветом, такие как Сиэтл или Бэй в Калифорнии, в целом отличаются уровнем социального капитала ниже среднего. Похоже, слабые социальные связи способствуют инновациям и экономическому росту. Поэтому, если мы захотим создать еще один фантастически успешный высоко технологичный кластер, помимо прочего необходимо будет запретить коллективный боулинг и братание с соседями.
В этой истории есть еще одна интересная деталь. Лучшим залогом слабого социального капитала и, следовательно, высокого уровня инноваций является разнородность населения и его культурной деятельности. Чем больше гомосексуалистов, дизайнеров, архитекторов, музыкантов, танцоров, фотографов, художников и актеров живут в данной местности, тем сильнее способность этого региона к самообновлению. Возможно, они не играют в боулинг в компаниях, но определенно для достижения обладают способностями к созданию конкурентных товаров и услуг.
Вывод таков, что гомосексуалисты и богема движут экономическии рост. Уберите их, и экономика застынет на месте. Для достижения успеха нам требуется больше, а не меньше, нонконформистов.
Возможно, этот феномен объясняет, почему, особенно (и не без иронии) среди консервативных партий всего мира, существует растущая озабоченность тем, что индивидуализм, может быть, зашел слишком далеко. Идет много разговоров о потребности в некоей форме «коммунитарианизма» — еще одно слово для обозначения возврата к ключевым традиционным (семейным) ценностям.
Старые привычки отмирают тяжело. Многие из них объединены в замысловатую сеть социальных институтов, поддерживающих друг друга и эффективно противостоящих переменам. Рассмотрим национальное государство в связи с международным законодательством. Представим себе, что мэр Нью— Йорка вследствие неудачного рабочего дня неожиданно решит извести население Бронкса или Бруклина
