сглотнул и покачнулся, когда ее руки прикоснулись к краям рапы.
- Это не рана от меча, - задумчиво сказала она.
- Нет. Его меч был сломан. Он схватил факел и набросился на меня. Я избежал огня, но не железа, - он опять пошатнулся. - Пусть его. Само заживет.
Аликс отошла от него. Мгновение она смотрела на остальных - на тех, кто был ранен во имя ее спасения, я увидел, каким тяжким грузом это легло на ее плечи. Из нас всех хомэйном был только я, кроме, Гриффта все остальные Чэйсули.
Элласиец прислонился к валуну, прижав руку к ребрам. Его веснушчатое лицо в бледных лучах рассвета было серым, как пепел, заляпанным грязью и кровью, но в зеленых ярких глазах горел огонь жизни. Он провел рукой по волосам - они встопорщились, как ежиные иголки.
- Благодарение Всеотцу, - устало сказал он. большинство спаслось, и госпожа спасена, как мы и хотели.
- И за это - моя благодарность, - откликнулся Дункан с высоты каменистой гряды. Аликс стремительно обернулась.
Он спустился вниз и обнял ее, прижав к груди, прижался щекой к ее спутанным волосам, я увидел, как бледно было его лицо. Из раны в левую руку до сих пор сочилась кровь, пятная ею одежду и ее рубаху. Но им было не до того.
Я поднялся и медленно, деревянным шагом пошел вперед, проклиная эту медлительность, потом остановился, решив не тревожить их в минуту встречи. Это было самое меньшее, что я мог сделать.
- Со мной все в порядке, - ответил Дункан на ее вопрос, заданный шепотом.
- Я не сильно ранен. Не бойся за меня, - его пальцы запутались в ее волосах. Что с тобой? Что он с тобой сделал?
Аликс, прижимаясь к его груди, покачала головой. Я не мог видеть ее лица, но видел лицо Дункана. Он был невероятно измучен. Как и мы все, в крови и грязи, пропитанный смрадом подземного мира. Как и мы все, он с трудом мог стоять.
Но в его глазах было что-то еще. Осознание чудовищной потери.
И я понял.
Дункан отпустил Аликс и усадил ее на ближайший пенек - тот, с которого только что поднялся я. Потом без единого слова снял золотые браслеты и вынул из уха серьгу. Без его золота он казался обнаженным несмотря на то, что был одет в кожу.
Мертвец - без своего лиир.
Он вложил серьгу в ее ладонь:
- Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу.
Она поднялась, вскрикнув, серьга выпала из ее руки:
- Дункан… нет…
- Да, - мягко сказал он, - Тинстар убил моего лиир. Медленно, робко она коснулась его плеч дрожащими руками - сперва нежно, потом так, словно хотела сказать - не отпущу, ты мой. Я видел, какими темными кажутся ее пальцы по сравнению с его руками - там, где их никогда не касалось солнце, там, где прежде были браслеты лиир - почти всю ею жизнь. Я видел, как ее пальцы сомкнулись на ею запястьях, словно это могло его удержать.
- Я пуст. - сказал он. - Я утратил душу и цельность. Я не могу так жить.
Ее пальцы сжались крепче:
- Если ты уйдешь… - настойчиво проговорила она, - если ты оставишь меня, Дункан… я буду так же пуста. Я утрачу цельность.
- Шансу, - ответил он. - У меня нет выбора. Это цена уз лиир.
- Ты думаешь, я отпущу тебя? - спросила она требовательно. - Думаешь, я буду покорно смотреть, как ты уходишь от меня? Думаешь, я ничего не буду делать?!
- Нет, не думаю. Поэтому я сделаю вот что… - он поймал ее прежде, чем она успела сдвинуться с места, и обхватил ладонями ее голову. - Чэйсула, я сильно любил тебя. И потому я облегчу твое горе…
- Нет! - она попыталась вырваться из его рук, но он держал крепко. Дункан… не надо…
Не договорив, Аликс пошатнулась и начала оседать на землю, Дункан подхватил ее. Мгновение он прижимал ее к себе, закрыв глаза, и лицо его было бледным и отстраненным, потом посмотрел на меня:
- Ты должен отвезти ее в безопасное место. Возьми ее в Хомейну-Мухаар, он тщетно пытался совладать со своим голосом. - Она будет спать долго. Не тревожься, если тебе покажется, что она все забыла, когда она проснется. Память вернется. Она вспомнит все, и не сомневаюсь, что будет горевать. Но сейчас… ради нас обоих… это - лучший выход.
Я попытался проглотить застрявший в горле комок:
- Что Тинстар?
- Жив, - безразлично ответил Дункан. - После того, как он убил Кая, я больше ничего не чувствовал, кроме беспомощности и боли.
Он снова посмотрел на спящую в его руках Аликс, потом подошел ко мне - я подхватил безвольное легкое тело.
- Люби ее, господин мой Мухаар. Защити ее от боли, насколько сможешь Я увидел слезы в ею глазах, но он уже отошел. Задел ногой браслеты - они тихо звякнули друг о друга. Дункан остановился. Он коснулся запястий, словно все еще не мог поверить в свою потерю, потом пошел прочь.
Глава 9
Юное лицо Донала застыло и побледнело. Он тихо сидел на табурете, слушая меня, но сомневаюсь, что он действительно слышал. Его мысли были где-то далеко, в одному ему ведомых далях. Я не винил его. Ведь я сам только что рассказал ему, что его отец умер. Он неподвижным взглядом уставился в пол, стиснув руки так, словно не мог разнять их. Костяшки его пальцев побелели.
- Жехаана.
Больше он не сказал ничего - С твоей матерью все в порядке. Она… спит. Так сделал твой отец.
Он коротко кивнул - похоже, понял, - потом поднял правую руку и потрогал тяжелое золото на левой. Я понял, о чем он думает: Чэйсули, связанный со своим лиир. Так же, как и его отец.
Донал поднял на меня взгляд Теперь на его лице было странно-отстраненное выражение Он произнес только одно слово:
- Толмоора.
Ему было восемь лет. В восемь лет я не смог бы выдержать такого горя. Я плакал бы, кричал и выл от боли. Донал этого не делал. Он был Чэйсули, и знал цену узам лиир.
Мне захотелось обнять его, как то облегчить его боль, рассказать, как Дункан освободил его мать, объяснить, что риск того стоил. Я хотел облегчить ею горе, разделив с ним свое, избавить его от чувства вины. Но, взглянув на него, понял, что в этом не было нужды. Сейчас он был едва ли не старше меня.
Чужой, подумал я, иной. Примет ли тебя Хомейна?
Я снял Аликс с седла. Она была легкой - слишком легкой, почти невесомой, как перышко. И - это серовато-бледное лицо… Она, наконец, вернулась домой, в шатер Дункана - через шесть недель после ею смерти - и я видел, что встреча с домом ей не по силам.
Я не говорил ничего - просто прижимал ее к себе. Она смотрела на голубовато-серый шатер с изображением золотого ястреба, вспоминая долгие годы, прожитые здесь. Сейчас она забыла даже о Донале, который медленно спешился и посмотрел на меня в поисках поддержки.
- Входи, - сказал я ему, - это не только его, но и твой дом.
Донал протянул руку и коснулся дверного полога. Потом вошел.
- Кэриллон, - проговорила Аликс. И умолкла. Слова были не нужны. Гораздо больше мне сказал ее голос, в котором звучало глубокое горе.
