психологическое? — истощение.
К невесомости как таковой мои партнеры привыкли практически сразу.
Норри адаптировалась значительно быстрее, чем Рауль, — как танцовщица, она знала больше о своих рефлексах, а он был более склонен забыться и влипнуть в неприятную ситуацию, которую выдерживал с упорством и хо— рошим настроением. Однако к тому времени, когда мы были готовы возвратиться на Землю, искусство «парения» — то есть перемещения своего тела в закрытом пространстве было нами освоено. (Я сам был приятно удивлен тем, как быстро танцевальные навыки после такого длительного промежутка возвратились ко мне.) Подлинным чудом была их столько же быстрая акклиматизация к продолжительному пребыванию в открытом космосе, к долгим часам, проводимым вне станции. Если дать достаточное количество времени, почти любой может приобрести новые рефлексы. Но удивительно мало таких, кто может научиться жить без локальной вертикали в пространстве без верха и низа.
В то время я был так невежествен, что не имел ни малейшего представления о том, какой невероятной удачей оказались способности Норри и Рауля. Неудивительно, что боги ^улыбаются так редко — мы так часто не замечаем их улыбок. Только в следующем году я осознал, на какой волосок от гибели было все мое предприятие — вся моя жизнь. Когда до меня это наконец дошло, меня трясло несколько дней. Это состояние удачи продолжалось год.
Первый год был потрачен на то, чтобы карусель завертелась. Бесконечные миллионы неприятностей и досадных мелочей — вы когда-либо пробовали, например, заказывать балетные тапочки для рук? С липучками на ладонях?
Слишком мало вещей, в которых мы нуждались, можно было заказать по каталогу Джонни Брауна или. собрать из имеющейся на космических станциях аппаратуры. Невероятное количество воображаемых долларов проплыли через мои и Норрины руки, и если бы не Том Мак-Джилликади, у нас бы вообще ничего не вышло. Он позаботился о том, чтобы собрать во— едино Школу танца «Нью модерн» имени Шеры Драммон и продюсерскую компанию «Звездные танцоры, Инкорпорейтед», и стал деловым админи— стратором первой и агентом последней. Очень умный и полностью достойный доверия человек, он до тонкостей знал дела Кэррингтона. Когда мы поманили его, словно волшебной палочкой, волшебство и произошло.
Много ли честных людей разбирается в высшей финансовой политике?
Вторым незаменимым волшебником был, конечно, Гарри. И имейте в виду, что Гарри был в положенном отпуске на Земле пять из тех десяти месяцев, реадаптируя свой организм и руководя работой по космическому телефону.
(Я был вне себя от того, что нам пришлось установить телефоны — но цены телефонной компании были ниже, чем покупка собственного видеооборудования для передач между орбитой и Землей, и, конечно, компания подключила Студию в общую сеть.) В отличие от большей части сотрудников Скайфэка, которые посменно отправляются на Землю каждые четырнадцать месяцев, наша строительная бригада проводила столько времени при полном отсутствии веса, что максимально рекомендованный срок, через который их надо было менять, составлял шесть месяцев. Этот срок я выбрал и для Звездных танцоров, и доктор Пэнзелла согласился. Но первый и последние четыре месяца строительства прошли под непосредственным управлением Гарри, и он действительно уложился в бюджет — а это впечатляет вдвойне, если принять во внимание, что многое делалось вообще впервые в мире. Он бы закончил работы раньше установленного срока; не его вина, что нам самим пришлось этот срок увеличить.
Самое лучшее, что Гарри оказался (как я и надеялся) одним из тех редких начальников, которые будут скорее работать руками, чем сидеть в кресле.
Когда работа была закончена, он взял месяц отпуска чтобы соорудить первый десятидюймовой толщины рулончик на приемном ролике своей пишущей машинки и превратить его в Первую Книгу. Он продал ее — уже аванс побил все рекорды, а гонорар был просто сказочным, — и снова нанялся к нам в качестве строителя декораций, изобретателя, администратора сцены, мастера на все руки и простого механика. Ребята Токугавы подняли поразительно немного шума, когда мы забрали у них Гарри. Они просто не знали, кого потеряли — а когда поняли, то прошло уже несколько месяцев и было поздно что-либо предпринимать.
Нам удавалось так хорошо ехать верхом на Скайфэке только потому, что он был тем, чем был: гигантским, бессердечным многонациональным кон— церном, который смотрел на людей как на взаимозаменяемые винтики. Сам Кэррингтон, возможно, так не считал — но администраторы, которых он собрал и убедил поддержать его мечту, знали о космосе даже меньше, чем я, когда был видеооператором в Торонто. Я уверен, что большинство из них думали о космосе, как всего лишь об иностранном капиталовложении.
Я нуждался во всякой помощи, которую только мог получить. Я нуждался в этом годе — и более! — чтобы отремонтировать и перенастроить инструмент, который не использовался четверть столетия: мое тело танцора. Я справился, конечно, при поддержке Норры, но и это было нелегко.
Оглядываясь назад, я вижу, что абсолютно все вышеупомянутые удачи были необходимы, чтобы Школа танца «Нью модерн» имени Шеры Драммон стала реальностью, обрела точку отсчета. После такого количества взаимосвязанных чудес, я думаю, следовало бы ожидать полосу неудач. Но эта полоса, когда она действительно началась, вовсе не показалась нам неудачной.
Потому что, когда мы наконец открыли лавочку, танцоры на нас в буквальном смысле слова так и посыпались. Я полагал, что придется провести серьезную рекламную кампанию, чтобы заинтересовать возможных студентов таким дорогостоящим предприятием. Мы, конечно, принимали на себя большую часть расходов студента (у нас не было другого выхода — сколько молодых людей могут позволить себе заплатить только за проезд по 100 долларов за килограмм?), но все-таки оставили плату за обучение достаточно высокой, чтобы отсеять случайных любопытных. Была еще программа выдачи стипендий заслуживающим внимания неимущим, которую мы держали в секрете.
Даже при таких ценах пришлось быстро отскочить в сторону, чтобы не затоптала толпа желающих.
Накопившиеся от трех записей Шеры впечатления произвели в мировом танцевальном сообществе ошеломляющий переворот. Записи появились в тот момент, когда танец «модерн» уже десять лет как завяз в болоте застоя, когда все, казалось, просто меняли местами уже навязший в зубах набор тем и приемов. В момент, когда десятки хореографов ломали мозги, пытаясь создать прорыв новой волны, но порождали преимущественно сумбурную чепуху. Три композиции Шеры, поданные в таком порядке, в такой момент и через такие интервалы, как она это интуитивно и задумала, захватили воображение огромного числа танцоров и любителей танца во всем мире — так же, как и тех миллионов людей, которые прежде вообще не интересовались танцем.
Танцоры начали понимать, что невесомость, свободное падение означает свободный танец, свободный от пожизненного рабства в гравитации. Норри и я по наивности не сохраняли свои планы в полной тайне. Гораздо раньше, чем мы были готовы их принять, буквально на следующий день после того, как мы подписали аренду нашей студии на Земле, в Торонто, студенты пачками повалили к нам и при этом отказывались уходить. Мы тогда еще даже не придумали, как проверять на Земле пригодность танцора к работе в невесомости. (В конце концов это оказалось довольно просто: абитуриентов сажали на самолет, поднимали наверх, выбрасывали и по пути вниз снимали на пленку. Это не совсем то, что невесомость, но достаточно близко, чтобы отсеять самых непригодных.) Мы вертелись как белки в колесе в нашей школе на Земле, нам едва удавалось разместить людей на ночлег, а кормили мы их посменно, и у меня появилась паническая мысль позвонить Гарри и передвинуть крайний срок для того, чтобы он увеличил жилые помещения Студии втрое. Но Норри убедила меня вести безжалостный отбор и взять на орбиту только десять самых многообещающих — из нескольких сотен.
И слава Богу. Потому что из этих лопухов мы впоследствии троих чуть не потеряли в двух несчастных случаях, а девять из десяти последовательно отвергли. Это и была та самая полоса неудач, о которой я уже говорил.
Чаще всего проваливались из-за неудачных попыток адаптироваться, неспособности развить свое сознание и выйти за пределы зависимости от «верха» и «низа». (Единственный фактор, который прыжок с парашютом никак не может смоделировать: прыгающий знает, где низ.) Бесполезно говорить себе, что к
