хомейнских командиров. В моем шатре собралось довольно много элласийцев: я хотел, чтобы «подарок» Лахлэна знал, что он делает.
— Торн не слишком старался скрыть, что разделил свою армию, — объяснял я.
— Он пройдет через Солинду, собирая подмогу, а вторая часть его войска на кораблях — так говорили донесения — высадится в Хондарте. Вот здесь, — я указал на точку, обозначающую Хондарт и находившуюся почти в самом низу карты прямо на юг от Мухаары. — Но флота не было — настоящего флота. Это был обманный ход.
Мередит кивнул:
— Он хотел, чтобы вы разделили войско надвое, часть ушла бы в Хондарт, а он ударил бы сюда всеми силами и встретил бы вдвое уменьшившуюся армию Хомейны, — он улыбнулся. — Он умен. Но ты, господин мой Мухаар — более.
Я покачал головой:
— Просто удачлив. И моя разведка хороша. Я узнал о плане Торна и предпринял шаги, чтобы вернуть тех, кто отправился в Хондарт, благодарение богам, они недалеко ушли. Теперь Тори в наших руках, но так просто он не сдастся. Он будет посылать против меня все новые и новые отряды до тех пор, пока у него есть хоть один человек.
— А как Солиндская поддержка, на которую он так рассчитывал?
— Она оказалась много меньше, чем он предполагал…
Мередит был по меньшей мере на двадцать лет старше меня, но слушал внимательно. Поначалу я побаивался говорить открыто, зная, что он гораздо более опытен, чем я — но Лахлэн сделал хороший выбор. Передо мной был человек, готовый выслушать мои слова, взвесить их и вынести свое решение.
— Он пришел в Солинду, ожидая, что за ним последуют тысячи — а пошли только сотни. С тех пор, как я послал туда Чэйсули, солиндцы десять раз подумают, прежде чем разрывать заключенный со мной союз.
Мередит был сама вежливость:
— Каково самочувствие королевы? Я знал, о чем он спрашивает. Это был далеко не праздный вопрос. Будущее Солинды зависело оттого, что было результатом — или причиной — нашего союза, Электра ждала второго ребенка через три месяца и, если это будет мальчик, Солинда окажется на шаг ближе к свободе и независимости. Вот почему Тори не встретил той поддержки, на которую рассчитывал. Из-за этого — и из-за Чэйсули.
— Королева чувствует себя хорошо, — ответил я. Мередит еле заметно улыбнулся:
— А что Айлини? Они поддержали Торна? Я ничего не слышал о присутствии Айлини в атвийской армии, благодарение богам — но не стал говорить об этом:
— Нам противостоят атвийцы и несколько сот солиндских мятежников, — я сделал быстрый жест. — Торн умен, верно, и знает, как ко мне подступиться. Я не разбил его так, как того хотел — он использует против меня мою же тактику.
Никаких крупных сражений — вылазки, стычки, словом, те же действия, что и в моей войне с Беллэмом. И, как видишь, все это длится уже полгода — не так легко выиграть. По крайней мере, было — пока Лахлэн не прислал своего подарка.
Мередит с удовольствием кивнул:
— Думаю, мой господин, ты вернешься домой вовремя, чтобы увидеть рождение твоего наследника.
— Если боги того пожелают, — я снова постучал пальцем по карте. — Торн послал часть своей армии сюда, где я поставил дозоры Чэйсули. Но большая часть остается здесь, где находимся и мы. Последняя стычка произошла два дня назад. Я сомневаюсь, что он выступит против меня еще сегодня. А пока предлагаю обсудить наши планы…
Торн Атвийский выступил против нас двумя днями позднее, собрав все свои силы для этого удара. Он больше не играл в «Тронь — беги» — игру, которой научился от меня, на этот раз он сражался как человек, знающий, что может проиграть в игре, где ставка — его жизнь. Мы отбросили его, перекрыв дорогу в Хомейну, я в который раз возблагодарил богов и Лахлэна за эти пять тысяч воинов. Мы уничтожали его слабеющую армию — атвийские лучники уже не могли нам противостоять.
В горячке последнего боя я искал только одного — Торна. Я хотел, чтобы он встретил смерть на острие моего меча, зная, кто и за что убил его. Это он отобрал у меня меч на поле боя подле Мухаары почти семь лет назад. Это он заковал меня в кандалы и отдал приказ высечь Роуэна. Это он убил бы Аликс, не подоспей вовремя Чэйсули. Это он нанес мне оскорбление, решив, что может свергнуть наш Дом и воцариться на Троне Львов…
Когда стрела вонзилась мне в плечо, пробив кольчугу и кожаный подкольчужник, я подумал, что не ранен — на мгновение покачнулся в седле, почувствовав острый удар в плечо, но решил, что до тела стрела не дошла. Только когда я бросил своего коня навстречу дюжему атвийскому всаднику, я понял, что моя левая рука онемела и не слушается меня.
Я выругался. Атвиец летел ко мне на полном скаку, занеся меч над головой.
Он слепо доверился коню, желая только одного — зарубить меня. Я хотел того же, но теперь не мог. Мне приходилось действовать только одной рукой.
Его конь буквально врезался в моего. От столкновения по моему телу прокатилась волна боли, я тут же пригнулся, уходя от атвийского меча и в то же время пытаясь сохранить равновесие. Клинки скрестились: звон стали — и удар прошел мимо меня. Меч застрял позади меня в коже седла, я направил коня в сторону, и атвиец лишился своего меча — он так и остался позади меня. Довольно опасное положение — я рисковал серьезно повредить ягодицы, случайно сдвинувшись назад в седле, — но, по крайней мере, атвиец остался безоружным. Я привстал в стременах, стараясь быть осторожным — и увидел, как мой противник снова подъезжает ко мне.
Он был невредим. Он крикнул и прыгнул из седла на меня, обеими руками вцепившись в мою кольчугу.
Я почувствовал, как меч вылетел из моей руки в тот же миг, когда на меня навалилась огромная тяжесть. Он был огромен — слишком тяжел и силен даже для меня. Он не был ранен. И тяжестью своего тела стащил меня с седла.
В полете я еще дернулся было, пытаясь освободиться, но сильный удар о землю чуть не вышиб из меня дух. К тому же я по-прежнему не чувствовал своей левой руки — словно и не было ее вовсе.
Своим весом атвийский латник буквально вминал меня в землю. Он уперся коленом мне в живот, приподнявшись, чтобы вытащить нож, и, как мне показалось, выдавил из меня остатки воздуха, но все же, стиснув зубы, я сумел выволочь из ножен свой кинжал и нанес удар снизу вверх — в пах своему противнику.
Он дико вскрикнул и, выронив нож, согнулся пополам, зажимая рану, хлынувшая кровь залила мое лицо, но я все еще не мог ни шевельнуться, ни вывернуться из-под придавившей меня туши. Плечо у меня горело, чудовищная тяжесть навалилась на живот.
Я ударил снова, вложив в удар всю свою силу — мой противник снова закричал, но крик его вскоре перерос в протяжный нечеловеческий вой, полный боли и бессильной ярости. Взгляд его стал невидящим и бессмысленным, я понял, что ему суждено истечь кровью.
Он поддался вперед — покачнулся, с силой надавив коленом мне на грудь — я начал задыхаться, потом ощутил, что все же могу вдохнуть — но неподвижное тяжелое тело по-прежнему давило меня. Правая рука его упала мне на лицо, кольчужные кольца раскровянили губы. Кровь — кровь с привкусом железа, боги, так много крови — чужой крови, к которой примешивалась и моя…
Я дернулся и здоровой рукой попытался столкнуть его с себя. Но огромное, скованное безволием смерти тело было тяжелее и неподатливее камня — у меня недоставало сил, я падал и падал в пропасть — снова, и некому было подхватить меня…
Тени. Тьма. Немного света. Я рванулся к свету, выкрикнув — имя.
— Лежи, господин, — сказал Роуэн, — лежи спокойно.
Уэйтэ держал в руках кусок окровавленного полотна, и я осознал, что он сейчас занимается моим плечом. Еще кровь. Боги, хоть бы он вспомнил об этом своем порошке!.. Ясно, почему так спокоен Роуэн — ему ведь тоже достался поцелуй горячей стали, и он полагал, что я буду вести себя так же, как и он
