Вот она, голая, горькая, страшная истина Фолио — это Кита'аб. А Кита'аб — это смерть.
Раймон громко смеялся в душном сумраке чулана. Смеялся до слез.
С особым пристрастием Сарио занимался интерьером. Заставил Игнаддио передвигать мебель, переносить кипы книг, размещать всякие мелочи вроде вазы с цветами, корзины с фруктами, лампы из железа и бронзы, керамического подсвечника с огарком красной свечи; велел перевесить на другую стенку гобелен, перекинуть шелковую скатерть через кресло с обивкой из велюрро и кожи и убрать со стола все, кроме бутыли и двух хрустальных стаканов, полных вина. Когда все было готово, он приказал мальчику наглухо закрыть ставни.
— Это еще зачем? — Сааведра полулежала в широком кресле, по ее плечам и груди рассыпались шелковистые локоны. — Мне казалось, ты любишь свет.
Сарио возился с мольбертом — передвигал, разворачивал, наклонял. Набросок дело серьезное, выберешь не самую удачную перспективу, будешь потом локти кусать.
— Со светом можно обождать.
— Да я не о том. Просто слишком темно, ты меня не разглядишь.
— Потом, потом. — Он лишь на миг покосился на нее. — Сейчас мне нужны тени.
Игнаддио восторженно захлопал в ладоши, Сарио посмотрел на него с любопытством.
— Одобряешь?
— Эйха, да! — Мальчишеское лицо раскраснелось от радости и смущения. — Говорят, тени тебе удаются как никому. У меня они тоже отлично получаются.
— Так-таки и отлично?
— Сарио! — Сааведра метнула в него сердитый взгляд. Этого он не ожидал.
«Ах, вот как? Еще один беспокойный мальчишка? Теперь она его опекает?»
Он был раздосадован, но ничем этого не выдал.
— Эйха, Ведра, все мы считаем себя гениальными, но на поверку чаще всего оказываемся вполне обыкновенными.
— С чего ты взял, что он обыкновенный? — вскинулась она. — Ты не видел ни одной его работы.
— А почему я должен смотреть его работы? — Приятно было видеть, как она краснеет. — Я не муалим.
— Но ты можешь стать муалимом! — вступил в разговор мальчик. — И.., и для меня была бы огромная честь…
— Ну, еще бы, — перебил Сарио. И прочитал на лице Сааведры откровенную угрозу: “Ну погоди, ты мне за это заплатишь!'
— Но я не муалим, а Верховный иллюстратор, а в таких делах Верховные иллюстраторы ничего не…
— Он знает! — рявкнула Сааведра. — Он знает, что ты — Верховный иллюстратор. Думаешь, иначе захотел бы учиться у тебя? “Как ужасно это прозвучало! Резкий тон ей совсем не идет”. Он испытующе смотрел на нее. Пожалуй, это забавно — ей необходимо кого-нибудь опекать, не его, так другого… Этого мальчишку, которому не хочется быть обыкновенным. Сарио еще не определил, какие чувства вызвало у него это открытие.
— Я могу кое-чему научить, но не сейчас. — Сарио вновь посмотрел на мальчика, в глаза, полные надежды и волнения. — Игнаддио… Надди?
Мальчик кивнул — уменьшительное имя его вполне устраивало.
— Я согласен стать твоим муалимом, но сначала ты должен взять у других наставников все что можно. Прежде чем нарушать каноны, необходимо их изучить.
— Будто сам их когда-нибудь изучал, — пустила шпильку Сааведра.
'Кажется, мне неприятно, что она меня бросает ради другого”. Сарио неторопливо выбрал уголек, взвесил на ладони, покрутил в пальцах, удовлетворенно кивнул.
— Надди, сейчас тебе лучше уйти. Ты, наверное, уроки прогуливаешь?
— Не-а. — Мальчик победно улыбнулся. — Это и есть мой первый урок. И я не буду путаться под ногами, честное слово.
— Разве ты любишь работать, когда стоят над душой? Улыбка сгинула.
— Нет.
— Надди, всему свое время. Сегодня будет только набросок. Вот начну писать, тогда и отвечу на все твои вопросы. Игнаддио перевел взгляд с Сарио на Сааведру.
— Просто вы хотите спокойно поругаться, вот и гоните меня. Чтобы не расхохотаться, Сааведра прикусила губу, а Сарио стиснул зубы и нахмурился.
— Ты прав, — коротко сказал он.
Игнаддио опешил — он не ожидал такой прямоты. Часто моргая, он повернулся и вышел со слезами на глазах. Сарио с улыбкой взглянул на Сааведру.
— Видала? Даже этот мальчишка понял, что ты вредина и злюка.
— При нем я не бываю ни врединой, ни злюкой. Разве лишь когда речь заходит о тебе…
— И часто это бывает?
— Чаще, чем хотелось бы. — Она убрала с лица непокорный локон. — Почему ты с ним так суров? Надди очень старается, хочет стать таким, как ты.
— Хочет стать мной. — Сарио вновь ухмыльнулся. — Должность Верховного иллюстратора уже не сказка. Сегодня любой мальчишка грезит о моей должности.
— Ну, и что тут плохого?
— Конечно, это вполне естественно, дети есть дети. Но они переоценивают свои способности. Отставка не входит в мои планы.
— Когда-нибудь войдет. — Она небрежно махнула рукой. — Через десять лет или пятнадцать… Начнут распухать суставы, пальцы потеряют гибкость…
— Думаешь, потеряют?
— Если только ты не раздобыл надежное лекарство от костной лихорадки. — Она ухмыльнулась. — Раздобыл? Он тоже ухмыльнулся.
— Эйха, нет.
Она не сводила глаз с его лица.
— Странно. Ты вполне отдаешь себе отчет, что лет через двадцать обязательно потеряешь должность, которую получил с таким трудом. И при этом выглядишь совершенно спокойным.
— Ведра, двадцать лет — немалый срок.
— Кто бы говорил! Помнится, тебя всегда возмущало, что иллюстраторы к сорока годам превращаются в развалины, а к пятидесяти — в покойников.
— Мне и сейчас это не по вкусу, — согласился Сарио, — однако я могу наслаждаться всеми выгодами моего положения. — Он приблизился к ней. — Давай мы об этом побеседуем, пока ты будешь стоять.., вот здесь, граццо.
Сааведра не пошевелилась.
— И все-таки зря ты так грубо вел себя с Надди.
— Не грубее, чем муалимы — со мной. Ведра, ругаться можно и стоя.
— И теперь ты решил на нем отыграться, да? Поиздеваться, как над тобой издевались?
— Вполне возможно, издевательство — всего лишь педагогический прием. Я только ненасытнее становился…
— И злее.
— Наверное, и это необходимо хорошему ученику. — Он выжидающе посмотрел на нее, но она так и не встала. Наконец он не вытерпел. — Так мы сегодня начнем или нет?
— С наброском ты и без меня справишься, — сердито сказала она. — При таком фоне я не нужна, и…
— Не пойдет, — запротестовал он. — Я не хочу ничего упустить. Ты будешь передо мной от начала и до конца.
