одной яркой мысли, словно никого и не допрашивал.
— Про улицу, кино, цирк говорила… Про кафе говорила, — начал Рябинин и вдруг спросил: — А что ж ты про гостиницу помалкиваешь, а?
— Какую гостиницу? — остро прищурила Рукояткина глаза, и он понял, что она может быть злой, такой злой, какой редко бывают женщины.
— Гостиницу «Южную».
— А чего про нее говорить?
— Ну, как была, зачем была, что делала?..
— Да ты что! Чего я там забыла? У меня своя коммуналка с раздельным санузлом имеется.
— А в баре при гостинице ты разве не была? Вспомни-ка…
— Да что мне вспоминать! Если хочешь знать, я вечером сидела в ресторане.
Рябинин не шевельнулся. Он даже зевнул от скуки — до того ему вроде бы неинтересно. Почему следователям не преподают актерского искусства?
— В каком ресторане? — лениво спросил Рябинин.
— Не все ли равно. А в гостинице не была.
— Если действительно была в ресторане, то в каком?
— В «Белой кобыле».
— Я жду. В каком ресторане?
— Имени Чайковского.
— Значит, ты была не в ресторане, а в гостинице, — обрадовался Рябинин.
— Господи, да была, была в ресторане весь вечер.
— Тогда в каком?
— Да в «Молодежном» просидела до одиннадцати. Доволен?
Рябинин сделал все, чтобы это довольство не появилось на лице. Он не ожидал, что она так легко скажет про «Молодежный», — ведь это тянуло нитку дальше, к Курикину, к деньгам. Видимо, она путалась в числах, да и в ресторане бывала частенько.
— Что там делала? — спросил он, не теряя выбранного нудно-противного тона.
— Ты что — заработался? Не знаешь, что делают в ресторане? — удивилась она.
— Вопросы задаю я, — отчеканил он.
— Задавай, только правильно их выставляй, — тоже отштамповала она.
— Что делала в ресторане?
— Кушала компот из сухофруктов. Ответы отвечаю я.
— С кем была в ресторане? — наконец спросил он правильно.
— Со знакомым космонавтом. Просил его не разглашать в целях государственной тайны.
— С кем была в ресторане?
— С бабушкой.
— С какой бабушкой? — поймался он легко, как воробей на крупу.
— С троюродной, — начала с готовностью объяснять Рукояткина. — Она сразу же после ресторана скончалась. Опилась компоту. А может, подавилась косточкой.
Рябинин прижал правую ногу, которая дернулась, будто в нее вцепилась собака. Он твердо знал, что стоит дать волю нервам, волю злости — и допрос будет проигран сразу. Сильнее тот, кто спокойнее. А пока было так: он давил ногу — она улыбалась.
— С кем была в ресторане?
— А тебе не все равно?
— Зачем же скрывать? Если не была в гостинице, так скажи, с кем была в ресторане. Хотя бы для алиби.
— А мне твое алиби до лампочки, — отрезала она. — Я была в «Молодежном», это все видели.
— Верно, видели, — значительно сказал он.
— Чего видели? — подозрительно спросила она.
— Сама знаешь, — туманно ответил Рябинин и улыбнулся загадочно и криво.
— Чего я знаю?!
Она смотрела, разъедая его глазами, и Рябинин ждал сейчас взрыва, словно он бросил в печку гранату. И все-таки он сказал веско и медленно, уже без улыбки:
— Знаешь, как пропала у женщины сумка с деньгами.
— Чего-о-о?! — зло запела она. — Ты мне нахалку не шей! Не выйдет! Никаких я женщин не видела! Да за моим столиком и женщин-то не было.
— Кто же был за твоим столиком?
— Да с мужиком я была, не одна же!
— С каким мужиком?
— Обыкновенным, в брюках.
— Так, — заключил Рябинин. — Значит, признаешь, что второго июля была в ресторане «Молодежный» с мужчиной.
Теперь правая нога прыгнула под столом от радости, — неожиданно допрос сдвинулся, как валун с дороги. Он больше двух часов ходил вокруг со стальным ломом, поддевал, надрывался, а глыба лежала на пути не шелохнувшись. Но стоило толкнуть тонкой палкой, как она легко сдвинулась. Тут было три причины. Во-первых, признаться, что была с мужчиной в ресторане, — это еще ни в чем не признаться. Во-вторых, она не знала, в чем ее конкретно подозревают и сколько следствие накопало. И, в-третьих, при такой деятельности, с париками, подставными лицами и чужими квартирами, она боялась не своих преступлений, а тех, которые ей могли приписать, или, как она говорила, «шить нахалку».
— А гостиница-то при чем? — Она вдруг заузила глаза, блеснувшие колючим металлом, будто у нее вместо зрачков оказались железные скрепки. — Подожди-подожди… Ах гад, узнал все-таки… Ну не паразит ты?! Все обманом, как гидра какая. С тобой надо держать ушки топориком. Больше тебе ни хрена не скажу.
— Скажешь, — решил он показать свою уверенность, — куда тебе деваться.
— Поэтому и не скажу, что деваться некуда, — в тон ответила Рукояткина.
Еще неизвестно, получил ли он что-нибудь этим обманом. Может быть, выиграл бой и проиграл битву. Она теперь могла замкнуться до конца допроса. Рябинин понимал, что с точки зрения этики его ловушка с гостиницей не совсем безупречна. В допросе нельзя обманывать, как, скажем, нельзя лечить людей, купив фальшивый диплом. Об этих психологических ловушках в юридической литературе не прекращались дискуссии — допустимы ли они? Рябинин знал два случая.
Старший следователь допрашивал взяточника, который подозревался в одном деле. Взяточник рассказал и замолк. «Все?» — спросил следователь и заглянул в ящик стола. Взяточник пугливо заерзал и рассказал про второй случай мзды. Следователь еще раз спросил: «Все?», заглянув в стол. И опять взяточник добавил эпизод. Так повторялось двенадцать раз, пока мздоимец не признался во всех взятках, полагая, что у следователя в столе лежит точная справка. В столе лежала «Война и мир». И первый раз следователь посмотрел в ящик случайно.
Другая история произошла с начинающим следователем, который из старого манометра и суровой нитки соорудил прибор и вызвал на допрос старушку. «Врешь, бабка. Теперь правду показываешь. Теперь опять врешь», — говорил следователь, дергая под столом натянутую петлю. Испуганная старушка рассказала правду. Следователя на второй день уволили.
— Тебе же выгоднее признаться, — сообщил Рябинин.
— Да ну?! — так и подскочила Рукояткина. — Выходит, свою выгоду упускаю?
— Упускаешь. Чистосердечное признание… — начал было он.
— …смягчает вину преступника, — кончила она фразу. — На это не клюю — дешево очень.
— Дешево? А ты дорогая? — вырвалось у него неизвестно зачем.
— Никак купить хочешь? — обрадовалась Рукояткина, заиграв плечами, а уж от плеч заиграло и все тело. — Денег не хватит.
— Не хами, — вяло сказал он, понимая, что это уже месть за ловушку с гостиницей. — Будешь отвечать? Или я приглашу понятых, прокурора и составлю протокол об отказе дать показания, — пообещал
