— Харбардова Переправа — жена Харбарда целительница, да и сам он умеет немало. — Осия попытался подняться на ноги, но колени дрожали, отказываясь его держать. Перекинув руку Осии себе через плечо, Йен помог старику подняться.
— Я буду идти, пока смогу, — проговорил Осия. — Наверняка смогу пройти еще немало.
С этими словами его глаза закатились, веки опустились, и Осия безжизненно осел на твердую каменную поверхность. Только редкие удары пульса в ямке между ключицами да кровь, медленно сочившаяся из царапины на бедре, свидетельствовали о том, что старик еще жив.
Йен опустился рядом с ним на колени. Сначала надо перевязать раны.
Йену приходилось относиться ко всему просто.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Передышка на три вдоха-выдоха.
Йен на мгновение остановился, не опуская рукоятей волокуши, которую он тащил за собой. Все просто: надо стараться не думать ни о чем, кроме следующих восьми шагов и трех вдохов, которые он сделает, когда остановится.
Первый вдох. Усталость сузила его поле зрения с красивой широкой панорамы — склон горы и долина внизу — до шести или около того футов тропы вперед по направлению движения. Но даже узкое поле зрения позволяет видеть, а все, что ему надо делать, — это тянуть волокушу.
Выдохнули и снова вдохнули… Сколько он уже идет? Йен даже понятия не имел. Он знал только, что стертые о палки ладони кровоточили, а в спину, казалось, несколько раз ткнули чем-то острым. И что впереди у него шесть футов приличной дороги.
Выдох и третий вдох: не своди взгляда с дороги.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Отдых на три вдоха-выдоха.
Йен не знал, дышал ли еще Осия, лежа на одеялах, которые юноша постелил на волокушу, и оставалось только надеяться, что оба рюкзака не отвязались. Его меч — Йен просто не мог расстаться с ним, после того, что клинок сделал с бергениссе, кем бы эта тварь ни была, — висел на боку.
Третий вдох; выдохнули и потянули.
Нет смысла считать. И нет смысла не считать. Хотя нет, считать есть смысл, напомнил он себе. Без счета шагов у Йена ушел бы весь день, чтобы выровнять дыхание. Фокус в том, чтобы завысить планку ожиданий. Ему следовало бы ждать рези в ладонях, боли в спине. Он не удивился бы, если бы начали гореть легкие — сперва слабо, а потом все сильнее и сильнее. Он мог бы замерзнуть или попасть под дождь, лицо могло обгореть на полуденном солнце и покрыться волдырями, и мучениям не было бы конца: запылают как в огне плечевые сухожилия, облупится кожа на лице, а руки будут болеть не утихая.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Остановка на три вдоха-выдоха.
Шесты, за которые он тянул волокушу, стали липкими — наверняка не только из-за древесного сока.
Так не годится, подумал он. Совсем не годится. Надо опустить шесты хоть на секунду, чтобы осмотреть кровоточащие ладони, прилечь или присесть хоть на мгновение, чтобы отдохнули усталые ноги.
Но Йен знал, что если он, пусть даже на секунду, хотя бы раз выпустит из рук шесты, то уже не сможет снова взяться за них. Проклятие, он, Йен Сильверстейн, — человек из плоти и крови, а в этот раз от плоти и крови требовалось слишком много. Как всегда.
Надо положить волокушу и посмотреть, как там Осия. В самом деле, если старик умер, можно будет хоть сколько-нибудь передохнуть.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Остановка на три вдоха-выдоха. Нет, он сделал восемь или всего семь шагов?
Шаг.
Шаг.
Один, чтобы точно было восемь, и еще один, чтобы отучиться от жульничества.
И снова:
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Остановка на три вдоха-выдоха.
Йену пришло на ум, что дорога уже некоторое время не петляет и что под ногами — гладкие булыжники, поросшие густым мхом.
— Хавад ер дерейн исти вейен? — «В чем дело?» — вот что спросил грубый голос.
Йен поднял глаза от дороги, слишком измотанный, чтобы радоваться или даже удивляться, что фраза на среднеберсмальском прозвучала для него с болезненной яркостью, словно это был староберсмальский или еще более древний язык.
Представший перед ним дедок щеголял лишь башмаками и бриджами. Морщинистое лицо обрамляли белая борода и белые волосы, и шевелюра, и борода с серыми и черными прядями были местами
