доктор Вергиз Вергиз прозондирует его ноздрю своими холодными тальными инструментами и прозондирует его мать иными, более мягкими орудиями.
Тогда – не то, что теперь.
Теперь у него дом и мотороллер «баджадж». Жена и
Рахель вернула товарищу Пиллею пакетик с фотографиями и двинулась было дальше.
– Еще только одну минуточку, – сказал товарищ Пиллей. Он навязывался ей из-за забора, как эксгибиционист. Завлекающий людей своими сосками и заставляющий их рассматривать фотографии сына. Перелистав пачку карточек (своего рода краткую фотолениниану), он протянул ей последнюю. –
Старый черно-белый снимок. Чакко сделал его фотоаппаратом «роллифлекс», который Маргарет- кочамма привезла ему в подарок на то Рождество. На фотографии были все четверо. Ленин, Эста, Софи- моль и она сама стояли на передней веранде Айеменемского Дома. Позади них с потолка гроздьями свисали рождественские украшения Крошки-кочаммы. К лампочке была привязана картонная звезда. Ленин, Рахель и Эста напоминали испуганных зверьков, застигнутых на дороге светом автомобильных фар. Коленки сведены вместе, руки вытянуты по швам, на лицах застывшие улыбки, туловища повернуты к фотоаппарату. Как будто стоять вполоборота – уже грех.
Только Софи-моль с небрежной дерзостью представительницы Первого Мира выставила себя перед фотоаппаратом биологического отца во всем блеске. Веки она вывернула наизнанку, из-за чего ее глаза стали похожи на сосудисто-розовые лепестки плоти (серые на черно-белом снимке). Изо рта у нее торчали большие накладные зубы, вырезанные из желтой корки сладкого лимона. На кончик языка, просунутого сквозь зубной капкан, был надет серебряный наперсток Маммачи (она умыкнула его в первый же день и клятвенно пообещала, что все каникулы будет пить только из наперстка). В обеих руках она держала горящие свечи. Одна брючина ее хлопчатобумажных брючек клеш была закатана, и на голой костлявой коленке красовалась нарисованная рожица. За несколько минут до того, как был сделан снимок, она терпеливо втолковывала Эсте и Рахели (отметая все свидетельства о противоположном: фотографии, воспоминания), что, по всей вероятности, они ублюдки, и объясняла, что именно означает это слово. За этим следовало подробное, хоть и не вполне точное описание полового акта: «Вот как они делают. Ложатся…»
Это было за несколько дней до ее смерти.
Софи-моль.
Она прилетела рейсом Бомбей – Кочин. В шляпке и брючках клеш, Любимая с самого Начала.
Глава 6
Кочинские кенгуру
В аэропорту Кочина на Рахели были новенькие, по-магазинному свежие панталончики в горошек. Репетиции были позади. Настал День Спектакля. Кульминация недели, прошедшей под девизом:
Утром в гостинице «Морская королева» Амму, которой всю ночь снились дельфины и синяя глубина, помогла Рахели надеть пенистое Платье Для Аэропорта. Это был один из обескураживающих сбоев вкуса, какие иногда случались у Амму: жесткое облако желтых немнущихся кружев с крохотными серебряными блестками и бантами на плечах. Оборчатый низ был для пышности подшит клеенкой. Рахель не была уверена в том, что платье хорошо подходит к ее солнечным очкам.
Амму, нагнувшись, держала перед ней новенькие панталончики в тон платью. Рахель, положив руки на плечи Амму, влезла в них (левая ножка, правая ножка) и поцеловала Амму в обе ямочки (левая щечка, правая щечка). Резинка легонько щелкнула ее по животу.
– Спасибо тебе, Амму, – сказала Рахель.
– За что спасибо? – спросила Амму.
– За новое платье и панталончики, – сказала Рахель.
Амму улыбнулась.
– Носи на здоровье, доченька. – сказала она, но печальным голосом.
Ночная бабочка на сердце у Рахели подняла мохнатую лапку. Потом опустила. Маленькая лапка была холодная.
В номере «Морской королевы» пахло яичницей и фильтрованным кофе.
Когда пошли к машине, Эсте доверили Орлиную фляжку-термос с водой из-под крана. Рахели доверили Орлиную фляжку-термос с кипяченой водой. На обеих фляжках были изображены Термосные Орлы, расправившие крылья и держащие в когтях земной шар. Близнецы верили, что днем Термосные Орлы смотрят на мир, а ночью совершают облет своих фляжек. Бесшумно, как совы, с лунным светом на крыльях.
На Эсте были черные брючки в обтяжку и красная рубашка с длинными рукавами и остроконечным воротничком. Его зачес выглядел новеньким и наивным. Словно сильно взбитый яичный белок.
Эста – надо признать, не без основания – сказал, что у Рахели в платье для аэропорта очень глупый вид. Рахель дала ему шлепка, и он ей за это тоже.
В аэропорту они друг с другом не разговаривали.
Чакко, обычно носивший мунду, теперь обрядился в смешной тесный костюм и лучезарную улыбку. Амму поправила ему галстук, который странно отвалился набок. Он словно бы отяжелел, этот галстук, от сытного завтрака.
– Что это вдруг стряслось с нашим Человеком Масс? – спросила Амму. Но она спросила это с ямочками на щеках, потому что Чакко был такой переполненный. Такой счастливый-рассчастливый.
Чакко не стал давать ей шлепка.
И она ему, естественно, тоже.
У цветочницы в «Морской королеве» Чакко купил две красные розы и теперь держал их бережно.
По-толстячьи.
Благоговейно.
Сувенирный магазин в аэропорту, принадлежавший Туристической корпорации штата Керала, был забит рекламными махараджами авиакомпании «Эйр Индия» (мал ср бол), слонами из сандалового дерева (мал ср бол) и масками танцоров катхакали, сделанными из папье-маше (мал ср бол). В воздухе висели назойливые запахи сандалового дерева и хлопчатобумажных подмышек (мал ср бол).
В Зале Прибытия стояли четыре цементных кенгуру в натуральную величину с цементными сумками, на которых было написано: ДЛЯ МУСОРА. Вместо цементных детенышей в этих сумках были сигаретные окурки, горелые спички, крышечки от бутылок, арахисовая скорлупа, смятые бумажные стаканчики и тараканы.
Животы у всех кенгуру были, как свежими ранами, испещрены красными бетельными
