– А вот и будешь, – сказал Эста.
– Не буду.
– Будешь.
– Не буду.
– Будешь. Мы с ней близнецы, – сказал Эста, чтобы Софи-моль было понятно, – и посмотри, насколько она ниже меня.
Рахель послушно сделала глубокий вдох, выпятила грудь и встала с Эстой спина к спине на стоянке машин у аэропорта, чтобы Софи-моль видела, насколько она ниже его.
– Может быть, ты будешь карлицей, – предположила Софи-моль. – Это выше, чем лилипутка, и ниже, чем… Человеческая Женщина.
Молчание было насыщено сомнениями по поводу этого компромисса.
Из дверей Зала Прибытия сумрачная красноротая фигура кенгуру помахала цементной лапой только Рахели. Цементные поцелуи, жужжа, понеслись по воздуху, как маленькие вертолетики.
– А вы умеете ходить, как манекенщицы? – поинтересовалась Софи-моль.
– Нет. Мы в Индии так не ходим, – сказал Эста-Представитель.
– А мы в Англии еще как ходим, – сказала Софи-моль. – Все модели так ходят. В телевизоре. Вот, смотрите – это проще простого.
И вся троица, возглавляемая Софи-моль, двинулась через стоянку машин у аэропорта, покачиваясь на манер лучших манекенщиц. Орлиные фляжки-термосы и английская стильная сумочка елозили по их бедрам. Влажные гномики шли, высоко задрав носы.
За ними следовали тени. Серебристые самолетики в голубом церковном небе, похожие на бабочек в луче света.
Лазурный «плимут», снабженный крылышками, приберег для Софи-моль улыбочку. Хромированно- бамперную акулью улыбочку.
Автомобильную улыбочку «Райских солений».
Увидев на крыше «плимута» нарисованные банки и список райских продуктов, Маргарет-кочамма воскликнула:
– Боже мой! Я словно в рекламу попала!
Она все время приговаривала: Боже мой!
– А я и не знала, что вы делаете ананасовые кружочки! – сказала она. – Софи, ты ведь любишь ананасы, правда, скажи?
– Иногда люблю, – сказала Софи. – А иногда нет.
Маргарет-кочамма забралась в рекламу со всеми своими спинными и ручными веснушками, с цветастым платьем и гладкими ногами под ним.
Софи-моль села впереди между Чакко и Маргарет-кочаммой. Сзади из-за спинки сиденья виднелась только ее шляпка. А все потому, что она их дочь.
Рахель и Эста сели сзади.
Багаж был в багажнике.
«Багаж» – отличное слово. «Крепыш» – ужасное слово.
Около Этгуманура они проехали мимо мертвого храмового слона, убитого током от упавшего на дорогу высоковольтного провода. Ликвидацией туши распоряжался инженер от муниципалитета. Работать надо было аккуратно, потому что их действия должны были стать образцом для всех будущих Муниципальных Ликвидации Туш Толстокожих Животных. Дело требовало серьезного подхода. Стояла пожарная машина, стояло несколько смущенных пожарников. Муниципальный служащий стоял с какими-то бумагами и очень много кричал. Стояла тележка с мороженым, рядом кто-то продавал арахис в узеньких бумажных конусах, хитро свернутых так, что в них помещалось не больше восьми-девяти орехов.
– Глядите, мертвый слон, – сказала Софи-моль.
Чакко остановился, чтобы спросить, уж не их ли это знакомец Кочу Томбан (Маленький Бивень), слон из Айеменемского храма, которого раз в месяц приводили к Айеменемскому Дому за кокосовым орехом. Ответили, что нет.
С облегчением узнав, что это чужак, они поехали дальше.
– Слава бхогу, – сказал Эста с акцентом.
–
По дороге Софи-моль научилась чувствовать первые признаки приближающейся вони сырого каучука и держать ноздри зажатыми еще долго после того, как везущий его грузовик проезжал мимо.
Крошка-кочамма предложила запеть путевую песню.
Эсте и Рахели пришлось выводить ее по-английски старательными голосами. Живо и беззаботно. Так, словно их не заставляли репетировать ее целую неделю. Представителя Э. Пелвиса и Представителя М. Дрозофилу.
Их Проу Ииз Ноу Шение было превосходно.
«Плимут» несся сквозь зеленый полуденный зной, рекламируя соленья щитами на крыше и лазурное небо крылышками.
Подъезжая к Айеменему, они налетели на бабочку салатового цвета (или, может быть, она на них налетела).
Глава 7
Тетради «Грамота»
В кабинете Паппачи наколотые дневные и ночные бабочки рассыпались, оголив пронзившие их некогда злые клинки, на маленькие кучки радужной пыли, запорошившей дно стеклянных демонстрационных ящиков. Пахло грибковой гнилью и затхлой заброшенностью. На торчавшем из стены деревянном штыре висел старый ядовито-зеленый хулахуп, похожий на огромный, списанный за ненадобностью нимб. По подоконнику колонной маршировали блестящие черные муравьи, выпятив зады, как семенящий кордебалет в мюзикле Басби Беркли.[40] Эффектно подсвеченные ярким солнцем. Полированные и красивые.
Рахель (встав на табуретку, поставленную на стол) рылась в книжном шкафу с грязными, помутневшими стеклянными дверцами. На пыльном полу ясно были видны следы ее босых ног. Они вели от двери к столу (который она пододвинула к шкафу), потом к табуретке (которую она принесла к столу и водрузила на него). Она что-то искала. Ее жизнь теперь обрела очертания. Под глазами у нее были полумесяцы, на горизонте – ватага троллей.
Кожаные переплеты стоявших на верхней полке томов «Сокровищницы насекомых Индии» отделились от самих книг и пошли волнами, сделавшись похожими на кровельный шифер. Чешуйницы прогрызали в толще страниц туннели, переходя о своему произволу от вида к виду, превращая упорядоченную информацию в желтые кружева.
Рахель пошарила за шеренгой книг и достала спрятанные мелочи.
