– Эти два быка, – лениво заговорил он, – идут по кругу и, похоже, скоро будут здесь на ночлег, ежели ветер не переменится. Коли хочешь, пройди чуток и заберись на которую-нибудь вон из тех больших сосен, что в четверти мили отсюда, – уж больно место подходящее.
Джоди взял ружьё и тотчас отправился. Чего бы он не отдал, чтобы одному сбить быка!
– Не стреляй с большого расстояния. Лучше выжди. Да смотри, чтоб ружьё не сшибло с дерева тебя самого.
Высокие, растущие вразброс сосны высились впереди на пустынной равнине, поросшей голым падубом. Джоди остановил свой выбор на той из них, с которой открывался наиболее широкий вид. Ни одно живое существо не могло пройти тут без того, чтобы он не заметил его. Взбираться по прямому стволу с ружьём в руке было нелегко. Когда он достиг нижних ветвей, его коленки и голени были изодраны в кровь. Он отдохнул с минуту, потом полез выше и подобрался к верхушке, насколько хватило духу. Сосна тихонько покачивалась от незаметного ветерка. Казалось, она живёт, шевелится от собственного дыхания.
Он вспомнил о медвежатах, как они качались на молодом дереве, и начал раскачивать верхушку сосны. Но, как видно, её равновесие и без того уже было неустойчиво от тяжести его тела и веса ружья. Она зловеще скрипнула, и он притих, оглядываясь вокруг. Он знал теперь, что чувствует ястреб, обозревая мир с высоты. Наверное, вот так же, как он сейчас, смотрит орел, вознесенный ввысь, мудрый, хищный и проницательный. Он медленно повёл взглядом вокруг. Впервые в жизни он мог поверить, что земля круглая. При быстром повороте головы можно было за один раз увидеть чуть ли не весь горизонт.
Ему казалось, что он охватывает взглядом всё пространство перед собой. С испугом заметил он какое-то движение. Но нет, к нему никто не приближался. Только большой бык оленя еле заметно подвигался в его сторону, объедая раннюю чернику. Бык был ещё вне пределов досягаемости. Джоди подумал, не лучше ли будет слезть с сосны и взять его скрадом, но сообразил, что животное, более чуткое, чем он сам, убежит ещё до того, как он успеет поднять ружьё. Оставалось только ждать и молиться о том, чтобы олень подошёл достаточно близко. Двигался он до сумасшествия медленно.
Некоторое время Джоди казалось, что олень уходит от него на юг. Но затем тот стал двигаться прямо на него. Под прикрытием ветвей Джоди поднял ружьё. Сердце его стучало. Он ни за что не мог бы сказать, близко олень или далеко. Он казался ему огромным, но Джоди всё же отдавал себе отчет в том, что он всё ещё не может разглядеть его глаза и уши. Он ждал нескончаемо долго – по крайней мере, так ему казалось. Бык поднял голову. Джоди взял на мушку его могучую шею…
Уже спустив курок, он сообразил, что, целясь, не сделал поправки на свою высоту над животным. Заряд ушёл выше цели. Но ему показалось, что он всё же задел оленя: тот так и подпрыгнул в воздух, и как будто не с одного только испуга. Высокими прыжками, описывая длинные дуги, олень пролетел над зарослями падуба и пробежал прямо под сосной, на которой сидел Джоди. Будь у него новая двустволка отца, он мог бы выстрелить ещё раз. Через несколько секунд раздался выстрел Пенни. Весь дрожа, Джоди слез с сосны и вернулся к хэммоку. Бык лежал в тени дуба. Пенни уже начал потрошить тушу.
– Я попал? – крикнул Джоди.
– Попал. Отличная работа, сын. Скорее всего, он свалился бы чуть подальше, но уж я дал выстрел, когда он бежал мимо, так, для верности. Ты взял малость высоко.
– Знаю. Я как выстрелил, понял, что высоко.
– Это тебе наука. В следующий раз будешь знать. Вот, смотри, это твой заряд, а вот мой.
Опустившись на колени, Джоди рассматривал красивое тело оленя. Ему опять стало дурно при виде остекленевших глаз и кровоточащей глотки.
– Я бы хотел добыть мяса, не убивая его, – сказал он.
– Да, жалко, это верно. Но нам надо есть.
Пенни действовал быстро и умело. Хотя его охотничий нож – плоский напильник, сточенный в лезвие, с кочерыжкой кукурузного початка вместо ручки – не отличался особенной остротой, он уже успел выпотрошить тушу и отрезать тяжёлую голову. Он ошкурил ноги оленя ниже колен, скрестил и связал их. Затем просунул руку сквозь перевязь и встал, готовый нести тушу, которая прочно покоилась у него на плечах.
– Бойлс, должно быть, попросит себе шкуру, когда мы снимем её в Волюзии, – сказал он. – Но если хочешь подарить шкуру бабушке Хутто, мы откажем ему.
– Уж как бы она была рада такому ковру, правда? Эх, подстрелил бы я оленя один, то ей бы и отдал.
– Это ничего. Шкура твоя. А от себя я преподнесу ей переднюю четверть с лопаткой. Ведь, кроме нас с тобой, для неё никто не охотится, – Оливер-то в плаванье. А этот безмозглый северянин, что вертится вокруг неё, для таких дел не годится. Ну, а может, лучше отнесёшь шкуру своей зазнобе? – невинно заключил Пенни.
Джоди насупился.
– Ты знаешь, что у меня нет зазнобы, па.
– Уж не изменил ли ты Эвлалии? Ведь я видел, как вы держались за руки на праздниках.
– Я не держался с ней за руки. Это была игра, в которую все играли. Если ты скажешь это ещё раз, па, я просто умру.
Пенни редко дразнил сына, но время от времени искушение было слишком велико.
– Моя зазноба бабушка Хутто, – сказал Джоди.
– Ладно. Я просто хотел, чтобы всё было ясно до конца.
Долгая и жаркая, потянулась песчаная дорога. Пенни взмок, но с ношей своею шагал легко.
– Давай я понесу немного? – вызвался Джоди.
Но Пенни отрицательно покачал головой:
– Этих здоровяков только взрослым впору носить.
Они пересекли Можжевеловую реку и, пройдя ещё две мили по узкой дороге, вышли на большую, ведущую к реке Сент-Джонс и дальше на Волюзию. Здесь Пенни остановился отдохнуть. Под вечер они миновали дом капитана Макдональда, и Джоди понял, что они приближаются к Форт-Батлер. За очередным поворотом дороги исчезла сухая растительность скраба – сосны и карликовые дубы. Её сменила пышная зелень: ликвидамбры, магнолии и, как указательные столбы, свидетельствующие о близости реки, кипарисы. В низких местах цвели поздним цветом дикие азалии, вдоль дороги раскрывал свои бледно- лиловые венчики страстоцвет.
Они достигли реки Сент-Джонс. Река была тёмная и отчуждённая. Казалось, она несет свои воды к океану, равнодушная к собственным берегам и к людям, которые пересекают её и пользуются ею. Джоди приковался к ней взглядом. Это был путь в большой мир. Пенни крикнул на тот берег паромщику. Человек на грубом плоте из тёсаных бревен приплыл за ними, и они поплыли на ту сторону, наблюдая медлительное движение массы воды вниз по течению. Пенни заплатил за перевоз, и, поднявшись по извилистой, усыпанной ракушками дороге, они вошли в лавку Волюзии.
– Здравствуйте, мистер Бойлс! – приветствовал Пенни владельца. – Как вам нравится этот олешек?
– Слишком роскошен для парохода. Но капитан не откажется взять его.
– Почём нынче оленина?
– Всё в той же цене. Полтора доллара седло. Ума не приложу, чего эти горожане, что разъезжают тут по реке, так накидываются на неё? Мы-то с вами знаем, что она вдвое хуже свинины.
Пенни свалил оленя на чурбак для рубки мяса и начал снимать с туши шкуру.
– Так-то оно так, – согласился он, – да вот ежели какой обжора не может выбраться в заросли да сам подстрелить себе оленя, то, конечно, оленина куда как ему по губе.
Они дружно захохотали. Пенни был желанным гостем в лавке как благодаря своему остроумию и рассказам, так и в качестве торгового партнёра. Что касается Бойлса, то он был судья, вершитель судеб и ходячая энциклопедия для всей деревни. Он стоял в душном, пахучем сумраке своей лавки, словно капитан в трюме корабля. Вся округа снабжалась у него товарами, как самыми необходимыми, такими, как плуги, повозки, кабриолеты, различные фермерские орудия и скобяные изделия, продукты, виски, мануфактура, мелкая галантерея и лекарства, так и немногочисленными предметами роскоши.
– За одной передней ногой я зайду завтра и отнесу её жене. Другая пойдёт матушке Хутто, – сказал Пенни.
