девушки. И не скажешь, что перед тобой парень семнадцати полных годов. Вся одежда у него, как и у Буяна, не в явных землях сработана — на доспехе травы выкованы незнакомые да птицы диковинные, плащ подбит мехом зверя неведомого, в рукоять меча кость странная вделана — будто палец окаменелый от великана волота, в старые времена убитого. Все это, отца не спросясь, взял Мечислав из его запасов, на свой страх и риск.
Еще раньше, несколько дней назад, распрощались друзья с оборотнями Явором и Яроком, что тайными тропами в леса заокские густые отправились передать Веденее весть, что жив князь и помнит ее. Исходило тревогой сердце Властимира: а ну как уследили за ними и увезут жену и сына его светлые пришельцы? Зачем тогда биться, за град мстить, людей от-' бивать? Небось уже оправились степняки от первого удара, про разорение Резани и исчезновение князя прослышали и идут на город с новою силою. Вернется он, а на знакомом месте только угли и пепел да вороны ходят разжиревшие. Тогда что?.. И клонилась голова Властимира, и повод выпадал из руки.
Замечавший то Мечислав не раз и не два пытался утешить князя, но не находил слов молчаливый юноша. А Буяну все было нипочем — словно ведал он такое, что ему не давало унывать.
Все дороги торные да прямоезжие испокон веков по берегам рек пролагаются. Напрямик через леса только колдуны, да разбойники, да порой еще витязи храбрые ходить отваживаются. Много всего таит в себе лес нехоженый, с человеком не знакомый. Коли и набредешь там на знакомый след, знай: не человек это —леший, водяной али еще какая нежить лесная пробегала неосторожно. В таких местах она смела — порой нарочно на глаза заблудшему путнику лезет, только чтоб позабавиться, без злобы. Худо то, что привыкли люди всякую нежить врагом считать и распугали ее без разбора — и злую и добрую. С той поры нет дружбы промеж человеком и лесным жителем — крепко нежить науку запомнила.
Но в тех лесах, под сень которых ступили три всадника, будя конским топотом и звоном оружия тишину лесную, еще совсем не видали человека ни доброго, ни злого. Услышав звуки неслышанные и увидев сквозь листву существ невиданных, помчались жители лесные кто куда. Одни поближе, чтоб рассмотреть незнакомцев да заговорить с ними при случае, а иные прочь — соседям весточку передать да у мудрых совета спросить. В единый миг лес ожил, зашептал, зашевелился, и Буян, не останавливая коня, оглянулся на спутников и молвил с улыбкой:
— Живой лес, наш… Ободрись, Властимир, скоро на месте будем!
Князь вскинул голову. Он так и не заметил, как они в лесу оказались.
— Говорят, во времена далекие, когда даже самих богов на свете не было, а Сварогов[15] прадед был еще отроком, да и великий Ящер, земли устроитель, был в своем роде един, на земле рос вечный лес. Поднимался он в высоты заоблачные, простирался от студеных земель до самых жарких. Бродили по нему звери огромные, рядом с которыми наши кони — что щенки слепые. Ломали они дерева, тяжестью своею сминали и так ходили, да только за их спинами опять те же деревья еще выше поднимались, ровно зачарованные.
— И откуда ты, Буян, столько знаешь? — не выдержал Мечислав. — Про лес тот, чаю, и отец мой ничего не ведает… Кто тебе про него рассказы вал-то?
— Никогда ты людей тех не видывал, Мечиславо, и долго не увидишь. И я не сам с ними разговаривал — случай с теми, кто их в глаза видел, свел. То высший народ, сами Арии древние… Они про все ведают. И про лес тот.
— А что с тем лесом случилось? Ушел он куда или сгорел? Куда он пропал, коли ничто ему повредить не могло?
— Сам он себя сгубил. Вырос лес тот столь высок, что не выдержали стволы, обломились ветки — и упали деревья наземь, друг друга придавили насмерть. Кто ни был под ветвями — все погибли, только сильные самые, гибкие да ловкие по случаю выжили. Ушли они из тех мест, потому как на месте леса много лет смрад стоял — не продыхнуть было. Века как един миг промелькнули, превратились в пыль и пепел старые стволы, стали землей, на нее ветры новые семена из других земель просыпали, и иные леса на месте вечного леса выросли, с новыми зверями…
— Сказки все это,—хмуро молвил Властимир. — Не вечный тогда твой лес, коль изгиб весь без остатка. По-иному его назвать надобно…
— По-иному, — готовно согласился Буян. — Да только прошлое от этого не изменишь — как ни называйся, кем ты был, тем же и останешься. Даже коли все погибли — ты, князь, земли заступник и надежда. У простого человека может семья на первом месте стоять, но у князей не семья, не мать родная, не жена-водимая, не дети малые — вся страна родной быть должна.
— Ты земли моей не знаешь,—возразил Властимир.—Ре-зань на порубежье выросла, резанцы с малых лет воинами становятся, иначе подле Степи не выжить. Только воины там ценятся. А что с меня возьмешь? Без глаз я не князь! Предки мои воеводами были — их вольный народ за науку воинскую добровольно над собой поставил. Были б худы да неумелы — иной род бы верх взял или совсем не поднялась бы Резань, вырезали бы степняки народ под корень, а уцелевшие в дальние б земли подались. Калеки воинам в тягость…
Буян сдержал коня, который все норовил перейти с рыси на скок, поравнялся с Властимиром, нашел его руку.
— Много ты сказал, князь-друг, — молвил он, — не сказал только самого главного. Но не бойся, не сокрушайся — я твою думку тайную понял. Не зря меня Чистомысл вещим называл, птица Гамаюн[16] с руки ела, из губ вино пила. Ты о глазах своих утраченных печалишься, угадал ведь?..
— Угадал, — кивнул Властимир.—Уж сколько дней, как не видел я света дневного. Правду молвить — порой страшно делается: что впереди у меня, кроме тьмы? И дума заходит: а нужно ли жить убогому?.. Лишь долг мой перед родиной держит меня, а что после победы? Без света солнечного и семья не мила мне, и мир сам не надобен!
— Говорила мне Гамаюн, птица вещая, что мы все — а Арии древние в особину! — сиречь дети солнца ясного да неба чистого, потому и не мил нам мрак — в душе ли он или в судьбе. Не тревожься более — я думку твою в сердце заронил. Коли есть на земле где такая сила, чтоб тебе свет вернула, — сыщем ее, и снова ты увидишь мир, или пусть мне не видеть самому солнца ясного во веки веков!
— Да будет так! — раздалось над ними вдруг.
Всадники разом осадили коней. Над ними поперек узкой тропы, что с трудом продиралась в чаще леса, теряясь за поворотом во тьме, протянулся длинный корявый сук без единого листка. На этом суку сидел, нахохлившись, ворон и сосредоточенно клевал кору, отдирая ее и бросая вниз. Узрев, что наблюдают за ним, он перестал крошить сук, на котором сидел, и отвернулся.
— Эй, ворон, птица вещая, птица мудрая! — позвал его Буян, низко в седле кланяясь. — Коли послали тебя боги светлые, силы славные нашего рода-племени, ответь мне человеческим голосом: не ты ли только что слово вымолвил?
Ворон молчал и перья чистил, но все невольно вздрогнули, когда ответ пришел.
— То не он — птица глупая, неразумная. То я с вами говорю! — прозвучал низкий рокочущий голос, и сук чуть дрогнул. — Сгоните птицу злую!
Буян немедленно выхватил лук и вложил в него стрелу. Но стрелять ему так и не пришлось — ворон обернулся, увидел нацеленный в него стальной наконечник и крикнул человеческим голосом:
— Не надо! Сам уйду, старый болтун, сам! И улетел в чащу — ровно его и не было.
Сук над головами путников закачался благодарственно.
— Исполать вам, добры молодцы, хоть впервые сюда явились вы! Я на свете живу триста тридцать лет — триста тридцать лет да три годика. Повидал всего — и не вспомнится, а чего не видал, то мной слышано от ветров да птиц-пересмешников.
У самой тропы стоял толстый дуб. И потолще дубы видали друзья, но этот был статен, ровно витязь, что на миг с коня соскочил.
Буян склонился к уху Властимира, объяснил, что промолвило дерево, и прибавил тихим шепотом:
— Самое время выведать, как глаза тебе возвернуть. Лес-то, видно, диковинный, раз в нем деревья ссорятся с птицами на людском наречии. Здесь, видать, все тайны ведомы…
Князь не успел и слова вымолвить, как опять заговорил дуб:
