Горбун смерил пристальным взглядом сперва своего джинна, а потом славян и рыцаря.
— Много у меня диковинок, — медленно промолвил он, — а таких я не встречал. Ты болен, раб мой?
Сказал он это таким голосом, что джинн тут же упал на колени и застонал, ломая руки, и обхватив голову, и качаясь из стороны в сторону.
— О, как я страдаю! — причитал он. — Раны на руках моих могут воспалиться, и тогда придет на меня смерть огненная! Одно лишь средство может помочь мне — кровь обидчиков!
И жаловался он так, что поверили ему почти все. Но горбун покачал головой и спросил:
— А знаешь ли ты, сколько дней тебе до смерти? Джинн тотчас замолчал и поднял голову.
— Что сказал повелитель? — осторожно молвил он.
— Через сколько дней воспалятся твои раны и их надо будет лечить кровью? Через день? Два? Месяц?
— Когда будет угодно повелителю, — быстро сказал джинн. Не выдержал Буян и рассмеялся вслух. Отшатнулись от него все, кто слышал его смех, а горбун накинулся на гусляра с кулаками.
— Как смеешь ты смеяться, раб? — закричал он в ярости. — Или ты не слышал моих слов? Погибнешь ты первым, раз так, кровь твоя станет целебным снадобьем для ран джинна моего!
И едва взмахнул он рукой, подзывая слуг своих, чтобы схватили они гусляра, и едва подумали все остальные, что тут и конец ему, как перестал смеяться Буян и сказал вполне спокойно:
— Уж прости, будь друг, слово дерзкое — не со зла то, не от скудоумия! Просто вспомнил я сказки детские, что у нас младенцам в люльке рассказывают. В сказке одной про то же самое поведано — сказано лишь, что это все небывальщина. А тут вижу я, что говорит сказка правду чистую, вот от радости за мудрость народную и засмеялся!
Горбун выслушал его с интересом и потом махнул рабам, чтобы отошли в сторону и гусляра не тронули.
— А еще чего есть у вас в земле диковинного? — спросил он.
Понял по его голосу Буян, что хочет тот услыхать, и промолвил:
— Рассказ мой не короток будет. Устанешь ты слушать, а я и до середины не дойду. Позволь потому промолчать мне и сказать лишь, что и сам я всех диковин не упомню.
— А мне многого не надобно — скажи про то, что помнишь. Мне и того довольно станет. Хочу я знать, есть ли где то, чего у меня нет и достать мне невозможно… Я ведь маг и могу многое!
И замолчал он, выжидая. Все смотрели на Буяна — и слуги, и черные рабы, и девушки, и джинн, а пристальнее всех — Мечислав с Гаральдом, да Властимир, хоть и не был зрячий, прислушивался к знакомому дыханию друга.
Поймал Буян взгляд рыцаря и понял, что делать надобно.
— Хорошо, — сказал он, — поведаю я тебе, Аджид-паша, о чудесах и диковинках, что в землях наших таятся. Но есть у меня условие — не буду говорить, пока не освободят нас и ты гостями нас не назовешь. А иначе хоть огнем пытай — слова из меня не вытянешь!
И так прозвучал его голос, а глаза так блеснули, что не осмелился перечить ему Аджид-паша и отдал приказ.
Тут же бросились слуги к славянам — помогли им подняться, развязали руки, придвинули кресла и столики, а девушки поднесли вина и угощения. Путники не стали отказываться от угощения — то не в обычае у славян, — а все вокруг стояли и молча ждали, пока они поедят.
Буян придвинулся к Властимиру, и князь тихо спросил у него:
— О чем говорить будешь?
— Не твоя то печаль, княже, — шепнул в ответ гусляр. — Знаю я много, что первое в голову придет — то и сгодится!
— Лишнего не болтай!
— Знамо дело.
Еле дождался Аджид-паша, пока поедят гости. Когда совсем не стало у него терпения, подскочил он и воскликнул:
— Понравилось ли вам мое угощение, иноверцы?
— Вино у тебя знатное, — похвалил Властимир.—Я и дома такого не пивал.
Гаральд только сдержанно кивнул.
— У меня все самое лучшее,—промолвил Аджид-паша. — Что в мире ни есть хорошего да диковинного, все равно рано или поздно у меня окажется!
— Все, говоришь? — прищурился Буян. — А вот и нет! Есть земля, что пообильнее пещер твоих да кладовых. И хотя я не видел ничего из богатств твоих, готов на голову свою спорить, что не все у тебя найдется.
И только он сказал это, вокруг наступила тишина. Испуганно отпрянули гости, вытянулись и вскинули сабли чернокожие рабы вдоль стен, джинн перестал причитать над ранеными руками, а Аджид- паша подкатился к самым ногам гусляра. Лицо его побагровело, борода тряслась, кулаки судорожно подергивались. Не в силах дотянуться до сидевшего слишком высоко для его малого роста Буяна, он подпрыгивал перед его креслом.
— Как можешь ты такое говорить! — закричал он. — Чего у меня такого нет? Я великий маг — все у меня есть! Даже джинн, что мне верно служит! Говори — в тот же миг все достану!
Глядя, как ярится горбатый хозяин пещер, Гаральд шепнул Мечиславу:
— Говорил я, что не доведет его до добра самонадеянность! Теперь он пропал, а мы вместе с ним… Нас-то за что?
Юноша ничего не ответил — он был согласен с рыцарем.
А Буян словно не ведал, какие тучи собираются над его головой. Сидел он и чуть ли не улыбался, а потом поклонился и заговорил певуче да вкрадчиво:
— Не сердись на нас, хозяин ласковый! Не со зла мы то, не по глупости. Только сам рассуди — есть ли у тебя такое диво?
Широко лежит море-Океан, море-Океан, всем морям мати.
Не доплыть до его конца, не достичь серединочки.
Как посреди того Океан-моря синего остров лежит,
остров лежит, где — неведомо.
Остров тот Буяном прозывается.
Как на том ли Буян дальнем острове стоит град,
не помню по имени.
В граде том чародей живет, как зовут его — знает он один.
Стережет он не злато-серебро, не каменья-то самоцветные —
пуще глаз своих охраняет он лишь один колодец заброшенный.
В том колодце воды лишь на донышке —
не вспоить водой той ни травочки,
но, коль кто глоток изопьет ее,
обретает здоровье и молодость.
Есть ли у тебя та вода али нет, скажи мне по совести?
Замолчал Аджид-паша, призадумался, а с ним и все, кто вокруг были. Тихо стало в пещере, ровно все в камень превратились. И славяне притихли — только Гаральд на Буяна косится: что еще этот язычник выдумал?
Властимир тихо позвал в пустоту:
— Буян?
Гусляр тут же нашел его ладонь:
— Здесь я. Что надобно?
— Что ты сказал им о той воде? Зачем тайну открыл? Я хоть и слеп, а душу его черную и без глаз различить могу. Такие, как он, пострашнее Кощея будут — потому как люди слабые, жизнь у них короткая,
