Эпиталама Петру Эгидию [259]
Алипий. Боже бессмертный! Что за невиданное зрелище!
Бальбин. Либо ты видишь то, чего нигде нет, либо в глазах у меня туман.
Алипий. Зрелище дивное и прелестное!
Бальбин. Полно, не томи! Где это?
Алипий. Вот, слева, на лесистом холме.
Бальбин. Холм вижу.
Алипий. А девичьего хоровода не видишь?
Бальбин. Что тебе в голову взбрело играть со мною такие шутки? Не только что девушек — даже следа их не вижу!
Алипий. Молчи! Они выходят на поляну. Ох, какая красота, какое изящество! Нет, не человеческое это зрелище!
Бальбин. Что за безумие ею охватило?
Алипий. Я узнал их! Это девять Муз с тремя Грациями! Что же они делают? Никогда не видал никого наряднее или радостнее. Все увенчаны лавром, и у каждой в руках ее инструмент [260]. А Грации — как прелестно прильнули они одна к другой, как идет к ним платье, свободно ниспадающее, не стянутое поясом!
Бальбин. А я никогда не слышал никого, кто бы нес такой вздор!
Алипий. Да нет — ты не видел никого счастливее меня!
Бальбин. Почему из нас двоих ты один зрячий?
Алипий. Потому что ты не пил из ключа Муз, а кто не пил из их источника, тому они не видны.
Бальбин. Но я всласть нахлебался из ключа Скота!
Алипий. То не ключ Муз, а лягушачий пруд. Бальбин. Не можешь ми сделать так, чтобы я тоже прозрел?
Алипий. Смог бы, но есть ли под рукою лавр? Если с лавровой ветви спрыснуть влагою светлого источника, глаза обретают зоркость к подобного рода зрелищам.
Бальбин. Вот тебе лавр, а вот и родничок.
Алипий. Очень кстати!
Бальбин. Прыскай.
Алипий. Смотри внимательно. Видишь?
Бальбин. Так же, как раньше. Спрысни еще раз.
Алипий. А теперь?
Бальбин. Так же точно. Прыскай щедрее!
Алипий. Ну, теперь-то видишь, надеюсь?
Бальбин. Еле тебя различаю.
Алипий. Бедняга! Как плотно застил тебе глаза ?? ?????? [261]. Этим способом и возчику можно бы открыть глаза. Но ты не огорчайся: пожалуй, лучше тебе не видеть Муз, чтобы не заплатить тою же ценой, какою заплатил Актеон, узревший Диану [262]. Как бы они не превратили тебя в дикобраза, или в лесного вепря, или в свинью, или в верблюда, или в лягушку, или в галку. Но я сделаю так, что ты все услышишь. Только не перебивай. Они поворачивают сюда. Бежим навстречу! ???????, ??????????? ????! [263]
Музы. ???? ??? ?? ????, ?????????! [264]
Алипий. Ты что меня щиплешь?
Бальбин. Ты не держишь своего слова.
Алипий. Разве ты не слышишь?
Бальбин. Слышу, но так же, как осел звуки лиры.
Алипий. Хорошо, буду говорить по-латыни… Куда путь держите, такие нарядные, такие радостные? Не Лувенский ли университет надумали посетить?
Музы. Полно!
Алипий. Отчего же нет?
Музы. Оттого, что не место Музам там, где хрюкает столько свиней, ревут ослы, вопят верблюды, кричат галки, стрекочут сороки.
Алипий. Но и там иные поклоняются Музам. Музы. Знаем, и даже переселимся туда, но спустя несколько лет: круговращение времен еще не привело назначенного судьбою дня. Ибо есть человек, который воздвигнет нам в Лувене прекрасное жилище, или, вернее, храм, коему едва ли сыщется равный великолепием и святостью.
Алипий. Дозволено ли знать, кто принесет такую славу нашим краям?
Музы. Тебе дозволено — ты посвящен в наши таинства. Ты, конечно, знаешь известное целому миру имя Буслейденов.
Алипий. Вы называете род героев, явившихся на свет для того, чтобы украсить собою дворы самых могущественных государств. Кто не почитает великого Франциска Буслейдена, предстоятеля Безансонской церкви, который один был целым сонмом Несторов для Филиппа [265], сына величайшего Максимилиана и родителя Карла, коего ожидает величие, еще более ослепительное?
Музы. Как были бы мы счастливы, если бы завистливая судьба не принудила этого мужа расстаться с землею! Какой был меценат для благородных занятий, какой бескорыстный покровитель талантов! Но он оставил двух братьев — Эгидия, человека дивного ума и остроты суждения, и Иеронима.
Алипий. Иеронима я знаю [266]. Он образован во всех видах словесности и украшен всеми видами доблести!
Музы. И ему судьбы не дадут долголетия, хотя никто не заслуживает бессмертия более, нежели он.
Алипий. Почему вы так уверены?
Музы. Аполлон нам поведал.
Алипий. Сколь жестока зависть судеб, которые похищают все лучшее!
Музы. Сейчас не время об этом рассуждать… Умирая, Иероним назначит все свое состояние на устройство в Лувене коллегии [267], где бесплатно и для всех желающих будут преподавать три языка самые замечательные ученые. Это послужит немалым украшением и для наук, и для славы Карла. Тогда мы с охотою будем жить в Лувене.
Алипий. А теперь куда направляетесь?
Музы. В Антверпен.
Алипий. Музы и Грации — на ярмарку?
Музы. Отнюдь — на свадьбу.
Алипий. Что девам до свадьбы?
Музы. Свадьба такая, что на ней пристойно побывать и девам.
Алипий. О какой же это свадьбе вы говорите?
Музы. О святой, чистой, целомудренной, на которую самой Палладе прийти не стыдно; наверно, она и придет.
Алипий. А можно ль узнать имя жениха и невесты?
Музы. Наверно, тебе знаком безупречный, искушенный во всех тонкостях учености юноша — Петр Эгидий.
Алипий. Не человека вы назвали, а драгоценный камень!
Музы. А выходит за него Корнелия, девушка хоть и самому Аполлону под стать.
