Кисленко, опытнейший технарь, такое укромное место, безусловно, мог придумать.
Действительно, было во всем этом что-то от кошмарного сна. В разговоре то и дело мелькало: опытнейший технарь, беспорочная служба, проверенный человек, надежный работник… И ведь иначе и быть не могло – Тюратам! А в то же время семь ни в чем не повинных людей погибли страшной смертью.
А каково сейчас великой княгине Анастасии? Красавица, умница, настоящий друг, мне довелось танцевать с нею на последнем рождественском балу – как она ловила взгляд мужа!
Каково было бы Лизе или Стасе, если бы меня…
А – мне, если бы ее или ее?
До чего же беззащитно человеческое тело! Даже лаская, можно ненароком сделать больно, что уж говорить о намеренном вреде. Как эта божественная капелька нуждается в опеке, в заботе, сколько ослепительно прекрасных чувств и поступков висит на волоске, в полном рабстве у тонюсенькой кожицы, у ничтожных грязных бляшек на стенках сосудов, у какой-то там синовиальной жидкости, у потайной капели гормонов – беречь, беречь друг друга, помогать и прощать, пестовать, как больных, ведь все мы больны этой плотью, хрупкой, как раковина улитки и жадной до жизни, как жаден до солнца зеленый лист. Иначе просто не выжить!
– А что, собственно значит – исчез? – спросил я.
– Исчез – это исчез, и все тут, – вздохнул Болсохоев. – Вскоре после отлета пошел домой обедать – он живет тут относительно неподалеку, на ближней окраине Тюратама: от остановки автобуса, который ходит между аэропортом и городом, ему ходу минуты три, поэтому и обедал он обычно не в столовой, а дома… И тут – сообщение получаем из столицы. Ну пока раскрутились, час прошел, не меньше. Туда, сюда – нет Кисленко. Все под рукой, а его, как у вас в России говорят – будто корова языком слизнула. С работы ушел, домой не пришел. Мы на вокзал, на автовокзал, в пассажирский аэропорт, всем кассирам, всем постовым суем фотографию – нет, не помнят. Конечно, это не гарантия – мог проскочить, и его не запомнили, или на попутных удрал, да мало ли… Но – странно все же. И ведь, какая тут еще несуразица – он, как обыск показал, перед тем, как из дому на работу идти в то утро, все документы уничтожил.
– Как это? – опешил я.
– Водительские права сжег – корочки обгоревшей кусок нашли в пепельнице, и все. Над паспортом куражился, будто озверел – рвал по странице и жег, орла изрезал ножиком и тоже подпалить хотел, но обложка обуглилась только, жесткая… В той же пепельнице еще зола, уж не поймешь, от чего.
– Как же он на работу попал?
– Пропуск, значит, сохранил.
– А вы этот пропуск по городу поискать не пытались? В мусоре, в урнах… и просто так, на тротуаре каком-нибудь, на лестнице?
– Признаться, нет.
– Если быть логичным, он, сразу после дела, должен был избавиться и от последнего из столь ненавистных ему документов. Скажем, прямо в автобусе швырнул под сиденье и еще каблуком потоптал… или в канаву на обочине. Нет, пожалуй, не найти, если в канаву. А в автобусе – пожалуй, найти, Яхонт Алдабергенович! И в урне найти!
Он с сомнением покачал головой. Зато Круус удовлетворительно засопел, закивал.
– А в больницах вы искали его?
– А как же! Все три стационара, все травмопункты, профилакторий… даже в моргах смотрели. Нету. И происшествий никаких не было – ни драки, ни наезда, ни убийства, ни несчастного случая. То, что после дела его кто-то ликвидировал, мы сразу подумали. Нигде ничего.
– Да, понимаю. Но… я имел в виду кое-что иное. Психиатрическая есть в Тюратаме?
Болсохоев удивленно покосился на меня.
– Нет.
– А пункты неотложной наркологической помощи?
– Как же не быть, семь штук. Нет-нет, да и попадется пьяненький… да и дурь просачивается иногда из Центральной Азии. Думаете, техник первого ранга Кисленко, пустив на воздух наследника российского престола, так напоролся на радостях в ближайшей подворотне, что даже до дому не дошел и вот уж сутки прочухаться не может?
– Не совсем так. Но вот что мне покоя не дает. Преступление, которое выглядит не мотивированным, совсем не обязательно должно иметь неизвестный нам мотив. Оно и на самом деле может оказаться не мотивированным.
За спиной у меня опять раздалось удовлетворенное сопение Крууса. Болсохоев обескураженно провел ладонью по лицу.
– Упустил, – признался он. – Не пришло в голову. А ведь верно: Асланов, последним видевший Кисленко накануне, обмолвился, что тот был как бы не в себе!
– Вот видите. Надо будет очень тщательно поговорить со всеми, кто его видел в последние сутки перед катастрофой. И с его домашними. Есть у него домашние?
– Жена и мальчишек двое.
– Значит, и с женой. Теперь вот что, – до ангаров оставалось совсем немного, и я хотел покончить с этим щекотливым для меня вопросом, пока вокруг минимум людей. – Мне сказали, что Кисленко – коммунист.
– Да.
– Давно?
– Двенадцать лет.
– Кто принимал у него обеты?
– Алтансэс Эркинбеква, – голос Болсохоева приобрел уважительный, едва ли не благоговейный оттенок.
– Здесь, в Тюратаме?
– Да.
– Нам с нею нужно будет поговорить.
– Это невозможно, Александр Львович. Три года назад она умерла, – Болсохоев испытующе покосился на меня, видимо размышляя, как я сообразил секундами позже, не сочту ли я то, что он собирался сказать, за неуклюжую попытку подольстится к столичной штучке – ему, конечно, сообщили уже, что эмиссар центра по вероисповеданию является товарищем подозреваемого – а потом решительно закончил: – Хоронили всем городом, как святую.
– В таком случае, нужно будет поговорить с нынешним настоятелем Тюратамской звезды, – невозмутимо сказал я.
Разговор прервался. Последние три десятка метров мы прошли молча, распаренный северянин Круус, не в силах долее сдерживаться, то и дело вытирал лицо просторным, чуть надушенным платком. Открыв перед нами дверь административного флигеля, Болсохоев, пряча глаза, пробормотал невнятно:
– И все-таки, знаете… Кисленко был непьющий.
2
В кабинете начальника охраны аэродрома, где мы временно обосновались, было сравнительно прохладно, шелестел и поматывал прозрачно мельтешащей головой вентилятор. Крууса в сопровождении одного из местных работников, молодого ротмистра-казаха, явно счастливого тем, что ему выпало участвовать в расследовании столь поразительного злодеяния, я отправил по наркопунктам, Григоровича – домой к Кисленко, наказав осмотреть все доскональнейше не просто так, а именно на предмет поиска других следов аномального, алогичного поведения подозреваемого, уж больно меня насторожили эти
