– Мистер Таггарт, это правда – то, что пишут о вас в газетах?
– А что в них пишут?
– О вашей тайне.
– Какой тайне?
– В газетах говорится, что, когда все препирались из-за вашего моста, устоит он или нет, вы не вступали в спор, вы шли вперед, потому что знали – мост выдержит, а все остальные были в этом далеко не уверены; линия Джона Галта – ваш проект, вы были его вдохновителем, его путеводной звездой, но действовали втайне, потому что вам было безразлично, воздадут вам по заслугам или нет.
Таггарт вспомнил размноженные материалы, заготовленные в отделе по связям с прессой.
– Да, – сказал он, – это правда.
Девушка смотрела на него так, что у него возникло ощущение, будто это действительно правда.
– Это так благородно с вашей стороны!
– Ты всегда так хорошо помнишь то, о чем читаешь в газетах?
Да, мне кажется, всегда – все, что интересно. Значительные события. Мне нравится о них читать. Со мной никогда не происходит ничего значительного.
Она сказала это весело, без тени жалости к себе. В ее движениях и голосе чувствовались присущие молодости решительность и быстрота. У нее были кудрявые рыжевато-каштановые волосы, широко расставленные глаза и немного веснушчатый курносый нос. Таггарт подумал, что ее можно было бы назвать привлекательной, если бы кто-нибудь обратил на нее внимание, на что не было никакой особой причины. У нее было заурядное личико, если не считать выражения настороженности и живого интереса, словно она думала, что в этом мире за каждым углом сокрыта какая-то захватывающая тайна.
– Мистер Таггарт, каково быть великим человеком?
– А каково быть незаметной маленькой девочкой?
– Просто прекрасно, – рассмеявшись, ответила она.
– В таком случае ты в лучшем положении, чем я.
– О, как вы можете так…
– Может быть, это твое счастье, что ты не имеешь ничего общего с теми значительными событиями, о которых пишут в газетах. Значительными… Что вообще, по-твоему, является значительным?
– Как?.. То, что важно.
– А что важно?
– А это мне может объяснить такой человек, как вы, мистер Таггарт.
– В мире нет ничего важного. Девушка недоверчиво посмотрела на него:
– И это говорите мне вы, Джеймс Таггарт, да еще в такой день?!
– Я чувствую себя прескверно, если это тебе интересно. Мне еще никогда в жизни не было так плохо.
Он с удивлением заметил, что девушка пристально вглядывается в его лицо – с таким беспокойством и заботой, какой никто не проявлял к нему раньше.
– Вы страшно устали, мистер Таггарт. Пошлите-ка их всех к черту, – сказала она серьезным тоном.
– Кого?
– Всех, кто изводит и мучает вас. Это несправедливо.
– Что?
– То, что вам сейчас так плохо. Вам пришлось очень трудно, но вы всем утерли нос и сейчас должны радоваться и веселиться. Вы заслужили это.
– И как же, по-твоему, я должен веселиться?
– Ну, не знаю. Но я думала, у вас сегодня будет торжество, прием, где соберутся важные люди, будет много шампанского, и вам будут дарить подарки, такие как, например, ключи от города, одним словом, шикарная вечеринка, на которой вы прекрасно проведете время, вместо того чтобы бродить в одиночестве по городу и покупать дурацкие бумажные платочки.
– Кстати, дай мне эти платочки, пока ты о них совсем не забыла, – сказал Таггарт, протянув ей десять центов. – А что касается шикарного приема, тебе не приходило в голову, что у меня может возникнуть желание никого не видеть сегодня вечером?
Девушка призадумалась.
– Нет, – сказала она, – не приходило. Но я понимаю, почему вы этого не хотите.
– Почему? – Это был вопрос, на который он сам не знал ответа.
– Потому что все они недостойны вас, мистер Таггарт, – просто сказала она. Это была не лесть, а констатация само собой разумеющегося.
– Ты действительно так думаешь?
– Я не очень-то люблю людей, мистер Таггарт. Во всяком случае большинство из них.
– Я тоже. Никого из них.
– Я думала, что такой человек, как вы… Вы не знаете, какими злыми и жестокими они могут быть, как они пытаются держать вас в узде и сесть вам на шею, если им позволить. Я думала, что великие люди должны отделаться от них и не кормить блох, но возможно, я ошибалась.
– Кормить блох? Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, когда становится невмоготу, я всегда говорю себе, что должна выбиться туда, где всякая вшивость не будет допекать меня, как укусы блох, но похоже, везде все одинаково, только блохи, наверное, крупнее.
– Значительно крупнее.
Девушка немного помолчала, словно размышляя.
– Забавно, – грустно сказала она в ответ на какую-то свою мысль.
– Что забавно?
– Я когда-то читала книгу, в которой говорилось, что великие люди всегда несчастны, и чем они значительней – тем несчастней. Тогда это показалось мне нелепостью, но может быть, это правда.
– В большей степени, чем ты думаешь.
Девушка отвернулась. На ее лице отразилось беспокойство.
– Почему ты так переживаешь за великих людей? – спросил Таггарт. – Ты что, своего рода идолопоклонница, обожательница героев?
Она повернулась, посмотрела на него, и на ее оставшемся серьезным лице он увидел свет внутренней улыбки; это был самый красноречивый взгляд, который он когда-либо ловил на себе.
– Мистер Таггарт, чем же тогда восхищаться, кого уважать? – тихим, бесстрастным голосом ответила она.
Внезапно раздался скрипучий звук, не похожий ни на звонок, ни на гудок и продолжавший звучать с раздражающей настойчивостью.
Девушка вскинула голову, словно проснувшись от звона будильника.
– Пора закрываться, – вздохнув, с сожалением сказала она.
– Иди оденься, я подожду тебя на улице, – сказал Таггарт.
Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, словно из всего, что могло случиться с ней в жизни, это было нечто, о чем она не смела даже помышлять.
– Кроме шуток? – прошептала она.
– Кроме шуток.
Девушка повернулась и побежала к двери служебного помещения, забыв о прилавке, о своих обязанностях и о том, что, принимая приглашение мужчины, женщине следует сохранять хладнокровие.
Некоторое время Таггарт стоял и, прищурившись, смотрел ей вслед. Он не пытался определить природу того, что чувствует, – никогда не разбираться в своих эмоциях было единственным жизненным правилом, которого он строго придерживался. Он просто ощущал это чувство в своей душе – оно было приятным, и он больше ничего не хотел о нем знать. Но это чувство породила мысль, которую он не хотел
