Тонкий краем глаза все поглядывал, что творится у стены. Поняв, что драться к ним пока не лезут, парни и девчонка встали полукругом и мирно болтали между собой. Точно – компания. Кажется, никто из них не ждал неизвестную Иру, которая, может быть, и не Ира даже, но нам без разницы, лишь бы ждали. Может, конечно, статься, что Ваня – один из них. Просто пригласил девчонку из «аськи» на свое тусовочное место. А что: когда друзья рядом – не так страшно.
Осмелев, Тонкий повернулся и, прячась за Вуколовой, стал разглядывать компанию. Нет, никого с фингалом среди них не наблюдается, хотя некоторые стоят спиной… А двое, между прочим, в темных очках, да таких, что не разглядишь, есть там фингал или нет. Не видно даже, есть ли вообще глаза или это инопланетный ногоглаз маскируется под человека.
Тонкий тронул Вуколову за рукав и показал глазами на компанию:
– Темные очки видишь?
Она кивнула и уставилась на эти очки, словно и правда надеялась что-то разглядеть под ними. Тонкий покачал головой, и Вуколова его поняла:
– Подойти надо ближе. Только осторожно и по одному.
Собственно, Тонкий так и собирался сделать, но ему нужно было сперва заручиться поддержкой армии.
– Держи Федорова с Фоминым. Я пошел.
Быстро, чтобы Вуколова не успела осознать, какой труд на нее свалился, Тонкий отошел от старичка с саксофоном и осторожно побрел мимо стены Цоя. Может быть, удастся заглянуть под темные очки. Или хоть послушать, о чем говорят.
– Прихожу, а концерт уже начался, никого не пускают. Ну я – в окно. Все с решетками, только одно – без. Я – к нему! В форточку пролез, открыл шпингалет… – парень театрально вздохнул. – Сам, конечно, дурак: не посмотрел сперва, куда лезу…
– Женский туалет?
– Хуже! Комната охранника!
Девчонка вяло хихикнула, остальные, похоже, и не улыбнулись. Компания стояла хороводом, причем те, что в очках, – к Тонкому спиной, увидеть их лица можно было, только промылившись в центр хоровода типа «каравай». Ну или забравшись на стену.
Тонкий расстроился и пошел себе мимо: нельзя же так стоять и пялиться на людей. Особенно после того, что устроил Фомин.
Пройдя метров сто, Сашка развернулся, чтобы еще разок продефилировать мимо компании. Ну и что?! Он, типа, гуляет.
– Захожу на кухню: кот на карнизе, глаза – перепуганные! Мать на табуретку с ногами забралась…
– Мышь?
– Сосед. Всю кухню нам залил, сволочь.
Тот, которому залили кухню, кстати, в очках и стоит к Тонкому боком. Что ж, правый глаз – точно без фингала. Еще три раза пройти мимо, замечая каждый раз по новому глазу, – и мы узнаем всю правду.
– Санек! – крикнул в спину Федоров, и Тонкий прибавил шагу.
– Санек, ты куда?
Тяжело Вуколовой держать этих двоих, но она справится. Лишь бы поменьше орали, вот уже парни в компании оборачиваются… И второй глаз цел у залитого. Теперь надо рассмотреть, что под очками у другого.
Другой словно прочел Сашкины мысли, встал спиной и не желал оборачиваться даже на вопли Фомина:
– Санек, ты че, уходишь?! Эй, а мы? Ну, Людк, ну скажи ему, че за дела? Мы че, слили, что ли? Я не согласен, эй!
Старичок опустил саксофон. Похоже, его достали.
– Если он сейчас не заткнется, я инструмента не пожалею! – Для убедительности он погрозил Фомину саксофоном. – Из-за тебя ж людям ничего не слышно!
– Извините, мы уже уходим! – Вуколова спешно оттаскивала парней от саксофониста, ища глазами Тонкого.
– Вот и уходите! – разошелся старичок. – Люди музыку слушать пришли, а не твои вопли хрипатые! Ща как двину трубой!
Вуколова подхватила парней и бегом нырнула в какое-то кафе. Тонкий секунду постоял, соображая, что делать, и решил, что надо торопиться. Пока эти чумовые не набедокурили в кафе, нужно отыскать Ваню. Осталось-то – увидеть глаза второго парня в очках. Парень, кстати, смотрел на Сашку в упор, но глаз-то не видно!
Тонкий – человек не гордый, он медленно дошел до конца Арбата, посмотрел, что продают художники, послушал музыкантов, развернулся и пошел обратно, в надежде, что уж в этот раз…
Надежды оправдались, но как-то не так. Один из компании (не тот, не очкарик) заметил его метров за десять, сделал знак своим: «Подождите» и вышел навстречу. «Доигрались, – решил Тонкий. – Надо было сразу оттаскивать Федорова с Фоминым подальше, пусть бы потом подошли. А теперь…»
– Парень, знаешь, какой сегодня день?
Сашка невольно вздрогнул. В кино обычно спрашивают, который час, и сами же отвечают: «Время получать по шее». После чего по шее же и дают. Видимо, этот, в рваных джинсах, решил соригинальничать и объявить не время, а, скажем, «День разбитых носов» или «Праздник черного фингала».
«Вообще-то, не страшно, – думал Тонкий, с умилением наблюдая через огромное окно, как Вуколова одной рукой зажимает Федорову рот, а другой усаживает Фомина за столик. – Не страшно, со мной армия. Только и у рваных народу прибыло».
Да, пока он гулял, к тусовке у стены присоединились еще трое, без очков, без фингалов, зато шириной с полторы Вуколовых… Будет смешно, если это все Ванины друзья.
– Так какой сегодня день-то? – наседал этот, в рваных джинсах.
Тонкий уже подумывал, сразу ему врезать или подождать. Но на всякий случай ответил:
– Понедельник.
– А вот и неправда! – просиял парень. – Сегодня день смерти Виктора Цоя, мы собираем на свечки. Дай десятку, а?
Если бы не вновь прибывшие амбалы, Тонкий рассмеялся бы, не стесняясь. А он-то думал Ваня умный, Ваня с армией пришел, бить его будет! А Вани нет, зато есть всякие в рваных джинсах, которые стреляют у прохожих на пиво, а сами повод придумать не могут.
– День рождения Цоя в августе был, ты что?!
Парень разулыбался, как историчка, которой в кои-то веки ответили правильно.
– Правда! А ты, вообще, Цоя уважаешь или просто так подошел?
– Просто так, – честно ответил Тонкий, и зря. Улыбка у парня сползла и шмякнулась об асфальт. По крайней мере, Тонкий вздрогнул от этого неслышного шмяка. Парень набрал в грудь воздуха, огляделся – свои рядом – и торжественно произнес:
– Тогда и гуляй отсюда!
– А че, нельзя?
– Нет. Я сказал.
Тонкий не понял, кто, когда и что успел и какую развил при этом скорость, но за спиной послышались до боли знакомые голоса:
– Ты че, опух?
– Совсем?!
Федоров и Фомин. Вырвались из кафешки. Хотя, может, Вуколова и сама перестала их удерживать, видя, что дело плохо.
Если Рваный и растерялся, то на пару секунд, пока из-за спины не подошли его приятели:
– Это кто?
– Кони в пальто! – рявкнул Фомин. – Улица не купленная, ясно тебе?!
Вуколова ничего не говорила, просто стояла рядом. Тонкий лихорадочно разглядывал компанию: теперь все были к нему лицом и достаточно близко, чтобы разглядеть: нет ни одного фингала, нету! Но, кажется, это ненадолго…
Первым ударил вроде бы Федоров. Тонкий не разглядел, чья это рука вылетела из-за спины, мазнула его по уху (нет, не оторвалось) и врезалась под глаз джинсовому парню. «Теперь ты будешь Ваней», – подумал Тонкий, получая в челюсть и отдавая по ноге, потому что выше уже не доставал. Нога, как выяснилось, принадлежала Вуколовой, но Людке, месившей чей-то широкий живот, было решительно наплевать на такие мелочи. Фомин отбивался от обоих очкариков, короче, все при деле, один Тонкий полеживает себе на асфальте.
Чей-то ботинок промелькнул у самого лица. С железной пластиной, между прочим, мало не показалось бы. Надо вставать. Уцепившись за подвернувшуюся штанину, Тонкий встал и присоединился к драке.
Тяжелее всех приходилось Вуколовой. Первым делом Тонкий разбил ее противнику нос, переключив внимание на себя, а уж потом подумал, что так нечестно. Двое дерутся – третий не мешает. Хотя если дерутся всей толпой… Он получил под дых, и мысль оборвалась. Разглядывая носки ботинок, беспорядочно топтавшихся по асфальту, Тонкий заметил, как тихо все дерутся. Никто не ругался и не кричал, все только сосредоточенно сопели и старательно держали дыхание. Только старичок со своим саксофоном все портит:
– Врежьте этим, врежьте! И этой дуре…
Тонкий опять получил под дых и решил не отвлекаться. Выпрямимся, вдохнем (ох, как это трудно!) и вперед: замах – удар, замах – удар, не забыть увернуться от подлетающей ноги, а то…
– Еще раз здесь увидим, вы – трупы! – джинсовый парень пнул согнувшегося пополам Фомина и почему-то сам пошел восвояси. Остальные – за ним.
«Вот так заканчиваются драки. Быстро, бесславно и в самый неподходящий момент, когда ты только разогрелся». – Тонкий перевернулся на бок, встретился взглядом с Фоминым. Федоров лежал и смотрел в небо, вид у него был самый безмятежный, только разбитый нос портил картину. Вуколова, единственная, стояла на ногах и потирала ухо. Фомин счастливо улыбнулся Тонкому и выдал:
– Че, Санек, мы выиграли?
– Вообще-то, мы валяемся на асфальте, – попробовал возразить Тонкий.
– Да, но ушли-то они! – парировал Фомин, и Тонкий не стал его разубеждать. Зачем портить человеку настроение, тем более что человек, похоже, легко не отделался. Правое запястье у Фомина стало вдвое больше левого, и шишка, похоже, будет. Вуколовой разбили ухо, Федоров выглядел целеньким и бодрым, но, пока поднимался с земли, так гримасничал, что сразу было видно: помяли, и еще как. Себя Тонкий пока не видел, но догадывался: домашний фейс-контроль он сегодня не пройдет. В смысле: без лекции о вреде драк домой не пустят.
