выполнить поручение, которое привело меня сюда.
— Своей жизнью я обязан многим счастливым обстоятельствам, — сказал я, — но более всего — доброте синьоры Лукреции. Как вы думаете, мессер Мариани, не согласится ли она посетить меня, чтобы я смог выразить ей свою искреннюю благодарность?
Мессер Мариани пообещал передать ей мою просьбу, и, спустя час, она уже сидела в кресле возле моей постели. Догадываясь, почему я захотел ее видеть, она попросила мессера Мариани, сопровождавшего ее, оставить нас ненадолго наедине; едва за ним закрылась дверь, она обратилась ко мне со словами дружеского сочувствия, и в ее мелодичном голосе звучали нотки искреннего сострадания.
Природа щедро одарила мадонну Лукрецию. Несмотря на то, что ее нос был, пожалуй, несколько длинноват, подбородок, возможно, чересчур мал, едва ли нашелся бы в мире человек, который, увидев ее, остался бы равнодушен к очарованию ее красоты. Ее лицо было свежим, как у ребенка, серые глаза смотрели по-детски наивно, а золотая корона волос заставляла вспомнить о несравненной красоте ангельских локонов, какими их обычно изображают художники.
Я поблагодарил ее за проявленное ко мне внимание и ответил, что поправляюсь и через день-два надеюсь встать на ноги.
— Храбрый мальчик, — негромко произнесла она и легонько похлопала меня по руке, лежавшей поверх одеяла, словно я был не придворным шутом, а ее кузеном. — Впредь можешь считать меня своим преданным другом. Ты расстроил планы моих родственников, но мадонна Паола значит для меня куда больше, чем все они, вместе взятые; она мне дороже, чем родная сестра, а ты рисковал жизнью ради нее.
— У меня не оставалось выбора, мадонна, — честно признался я. — Ваш знаменитый брат задал мне такую задачку, что я не нашел иного способа справиться с ней, — ответил я.
— Вот как? — ее серые глаза испытующе взглянули на меня, и ее лицо посерьезнело и как будто постарело.
— Синьор кардинал Валенсии доверил мне передать вам письмо в ответ на полученную от вас корреспонденцию, — сказал я, отвечая на ее немой вопрос, и достал из-под подушки пакет, который в отсутствие мессера Мариани предусмотрительно извлек из сапога.
Она вздохнула, и уголки ее рта тронула задумчивая улыбка.
— Я надеялась, что он найдет лучшее применение вашим способностям.
— Его высокопреосвященство обещал подыскать для меня более подходящее место, если я благополучно доставлю вам это письмо. Увы, помогая мадонне Паоле, я лишил себя возможности потребовать от него обещанное мне вознаграждение, хотя, с другой стороны, я не представляю, как бы мне удалось проникнуть сюда и встретиться с вами, если бы не она.
Мадонна Лукреция взяла пакет и сломала печать. Затем она поднялась с кресла, подошла к окну и, повернувшись ко мне спиной, стала читать. Вскоре я услышал приглушенное всхлипывание и звук разорванного и скомканного пергамента. Через несколько минут она вернулась ко мне, но за столь короткий промежуток времени ее настроение совершенно изменилось: теперь она выглядела взволнованной и озабоченной, и мне показалось, что, когда она разговаривала со мной, ее мысли витали где-то далеко. Вскоре она ушла, и я не виделся с ней до тех пор, пока мне не разрешили вставать с постели.
Это случилось на одиннадцатый день моего пребывания в замке синьора Джованни. Стояла солнечная, по-весеннему теплая погода, и доктор впервые разрешил мне погулять на открытой террасе. Облачившись в ненавистный мне шутовской наряд — иного в моей комнате не оказалось, но я постарался выбрать наименее кричащие одежды: камзол с черными и желтыми полосами и черно-желтые штаны — опираясь на костыль, я выполз на свет Божий, являя собой бледную тень здорового, энергичного человека, каким я был еще полмесяца назад.
Я устроился на каменной скамейке в укромном уголке, откуда открывался чудесный вид на море, и с наслаждением вдохнул бодрящий воздух Адриатики. Снег уже сошел, и повсюду зеленели ростки молодой травы, дружно пробивавшиеся сквозь прошлогодний перегной к свету и теплу.
Я захватил с собой книгу, которую мадонна Лукреция прислала мне, пока я еще был прикован к постели: манускрипт с одами и афоризмами некоего Доминико Лопеса
— Тебя можно поздравить с удачным выбором литературы, — небрежно заметил он. — Продолжай в том же духе, пополни свой запас шуток и заготовь новые фокусы, чтобы развлекать нас, когда твои силы восстановятся.
Иными словами, синьор Джованни дал мне понять, что я окончательно прощен и восстановлен в прежнем статусе придворного шута Пезаро. Таково было его милосердие. И хотя оно было мне не в новинку — однажды он уже пощадил мою жизнь при условии, что я стану увеселять его, — я изумленно уставился на него, открыв рот.
— Я вижу, ты удивлен, Боккадоро? — рассмеялся он, по привычке поглаживая бороду. — Такова награда за услугу, которую ты оказал роду Сфорца, — с этими словами он потрепал меня по голове, как собаку, хорошо проявившую себя на охоте.
Я ничего не ответил ему и даже не пошевелился, словно превратившись в часть каменной скамьи, на которой сидел. Никогда прежде я не был так близок к тому, чтобы нарушить свою клятву ни при каких обстоятельствах не поднимать на него руку, но даже если бы я захотел встать и задушить его, как он того заслуживал, на это у меня просто не хватило бы сил.
Прежде чем он успел добавить что-либо еще, из двери справа от меня показались две женские фигуры. Это были мадонна Лукреция и мадонна Паола. Завидев меня, они поспешили ко мне, выражая удивление по поводу того, как быстро я поправляюсь, и так же решительно, как это сделал чуть раньше Джованни, пресекли мою слабую попытку подняться на ноги.
— Я не знаю, как благодарить Небеса за то, что вы сделали для меня, мессер Бьянкомонте, — сказала мадонна Паола, и лицо синьора Джованни внезапно потемнело.
— Мадонна Паола, — ледяным тоном промолвил он, — вы назвали имя, которое ни при каких обстоятельствах не должно произноситься в Пезаро. Вы рискуете оказать плохую услугу Боккадоро, напоминая мне о его происхождении и о тех печальных обстоятельствах, при которых он появился здесь.
Она повернулась к нему, и в ее голубых глазах отразилось удивление.
— Но, синьор, вы ведь обещали... — начала было она.
— Я обещал, — не дал ей закончить Джованни, — что прощу его, дарую ему жизнь и верну ему свою благосклонность.
— Но разве вы не говорили, что, если он выживет и выздоровеет, вы примете участие в его судьбе?
Непринужденно улыбаясь, синьор Джованни извлек из кармана камзола коробочку с засахаренными фруктами и, щелкнув крышкой, открыл ее.
— Мне кажется, он уже сам все решил, — вкрадчивым тоном произнес он — этот бастард Костанцо Сфорца
Большим и указательным пальцем он взял из коробочки покрытое сахарной корочкой семечко кориандра, вымоченное в майорановом уксусе, и отправил себе в рот. Мадонна Паола и мадонна Лукреция посмотрели сперва на него, затем на меня.
— Это действительно ваш собственный выбор? — воскликнула мадонна Паола, и в ее голосе мне
