руках, я упал на колени прямо в уличную грязь и простоял, не поднимая головы, до тех пор, пока гроб с телом мадонны Паолы не пронесли мимо меня. Процессия скрылась в дверях церкви Святого Доминика, куда вскоре, собрав свои последние силы, пришел и я; вновь преклонив колени в тени одного из боковых проходов, я застыл, словно одно из церковных мраморных изваяний, под монотонное распевание псалмов и погребальных молитв.
Пение окончилось, монахи направились к выходу из церкви, а вслед за ними потянулись придворные и уличные зеваки, случайно оказавшиеся здесь. Но я еще долго оставался наедине с моей возлюбленной, ушедшей в мир иной; я до сих пор не знаю, молился ли я тогда, в эти жуткие часы полного одиночества, или богохульствовал, в отчаянии проклиная судьбу и упрекая Бога.
Шел, наверное, третий час ночи, когда я наконец поднялся с колен. С трудом переставляя одеревеневшие от долгого стояния на холодных камнях ноги, я добрел до церковных дверей и попытался открыть их. Однако они были уже заперты на ночь, в чем я убедился, несколько раз толкнув их. Это открытие, впрочем, ничуть не испугало меня. Совсем наоборот: мои чувства были настолько расстроены, что я совершенно не представлял, где проведу остаток ночи, и потому даже обрадовался, когда эта проблема решилась сама собой.
Медленно ступая, я вернулся к черному катафалку, по углам которого ярко горели огромные восковые свечи, и эхо моих шагов гулко отдавалось под сводами холодной опустевшей церкви. Я уселся на скамью и, уперевшись локтями в колени, обхватил голову руками. Я насквозь продрог, но едва ли сознавал это. Да и мог ли я тогда думать о чем-либо другом, кроме мадонны Паолы, чье тело покоилось во гробе совсем рядом со мной? В моей памяти, одна за другой, всплывали сцены наших встреч и бесед, и мне казалось, что с тех пор, как мы впервые встретились на дороге, ведущей в Кальи, я помнил каждое ее слово, адресованное мне. Затем мое настроение изменилось, и меня охватил гнев и неудержимая жажда мести. Пускай Филиппо сомневается в доказательствах, которые я представил ему, я не стану сидеть сложа руки. Я сделан из другого теста. Я решил, что останусь в Пезаро и дождусь погребения мадонны Паолы, но затем немедленно отправлюсь в Чезену и заставлю Рамиро дель Орка расплатиться за содеянное им зло.
Я еще долго сидел в умиротворяющей тишине церкви, изобретая планы отмщения, один ужаснее другого, пока новое желание не овладело мною: в последний раз взглянуть на прекрасный лик моей возлюбленной. Что мешало мне? Кто здесь упрекнул бы меня в моем желании? Я поднялся со скамьи и, совершенно обезумев, громко выкрикнул две последние фразы, словно бросая этим вызов всему миру. Мои восклицания громогласно разнеслись по всей церкви и устрашающим, леденящим кровь эхом вернулись ко мне, но это ни в коей мере не отвратило меня от моего намерения.
Я шагнул к катафалку и, схватившись за край расшитого серебром черного покрова, резко сдернул его, чем чуть было не погасил пламя свечей. Я подтащил к катафалку скамью, на которой сидел, и встал на нее, так что моя грудь оказалась чуть выше гроба. Я взялся за его крышку и весьма удивился: она оказалась не прибитой. Не отдавая себе отчет в том, что делаю, я сдвинул крышку гроба в сторону, и она с жутким грохотом, от которого, казалось, содрогнулось все церковное здание, упала на каменный пол. Но я не обратил на это ни малейшего внимания. Передо мной лежала, как белоснежный ангел, мадонна Паола, и ее лицо было скрыто вуалью. Изо всех сил пытаясь унять дрожь в руках, я с величайшим благоговением приподнял вуаль, мысленно умоляя усопшую простить меня за то, что я осмелился потревожить ее покой, и вгляделся в прекрасные черты ее лица, как будто совершенно не тронутые печатью смерти.
В самом деле, трудно было поверить в то, что она умерла. Она словно спала, и на ее губах, розовых, почти такого же цвета, какими они были при жизни, застыла едва заметная улыбка. Но как такое могло быть? Ведь губы покойников обычно имеют синеватый оттенок. Мое удивление было столь велико, что я на секунду забыл о своем горе и во все глаза уставился на нее. Я сразу отметил, что ее кожа была не мертвенно-бледной, а имела, пожалуй, чуть тепловатый оттенок, и тут мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не закричать, — мне показалось, что лежавшая на ее груди вуаль легонько шевельнулась. Должно быть, это сквозняк, подумал я и закрыл глаза, чтобы унять свою не в меру разыгравшуюся фантазию.
Некоторое время я стоял так, спрашивая себя, не пора ли мне сойти на пол и закрыть гроб, пока я окончательно не сошел с ума. Инстинктивно я пытался уловить хотя бы малейшее движение воздуха в церкви, но вокруг царило мертвенное спокойствие, нарушаемое только слабым потрескиванием восковых свечей, ровно горевших по углам катафалка. Когда я наконец-то решился открыть глаза, я понял, что не ошибся.
Она явно проявляла признаки жизни, и ее медленно вздымавшаяся и опадавшая грудь служила тому подтверждением. Видимо, яд оказался недостаточно сильным, чтобы убить Паолу, и теперь его действие заканчивалось, а то состояние, в котором она находилась сегодня утром, всего лишь сильно напоминало смерть, что и ввело в заблуждение тех, кто видел ее, включая осмотревшего ее врача.
Но означало ли это, что отравитель ошибся и случайно всыпал не ту дозу яда в ее бокал? Я не стал задумываться над этим вопросом. Да и мог ли я долго предаваться подобного рода размышлениям, когда все мое существо ликовало от радости и моим самым большим желанием было сломя голову бежать отсюда за помощью и поднять на ноги, если потребуется, весь город? Но затем я вспомнил о запертых церковных дверях и понял, что сколько бы я ни вопил, никто не услышит меня. Я мог рассчитывать только на свои силы и первым делом должен был защитить ее от холода декабрьской ночи, который к утру обещал усилиться. К счастью, у меня на плечах был теплый плащ, а если этого оказалось бы недостаточно, я мог воспользоваться плотным надгробным покровом, который темной кучей валялся на полу возле скамьи.
Я наклонился над гробом, подсунул одну руку под голову мадонны Паолы и стал осторожно поднимать, пока наполовину не усадил ее и не смог крепко обхватить за талию. Затем, непрестанно бормоча молитвы и славословия, я вытащил ее из гроба, и тепло ее тела, а также гибкость всех ее членов послужили мне еще одним подтверждением того, что она действительно была жива. В следующую секунду я бережно опустил ее на скамью и собрался было снять с себя плащ, но что-то заставило меня замереть на месте.
Я услышал шаги возле церковных дверей.
Мне захотелось во все горло закричать о том, кого я обнаружил здесь, но что-то заставило меня прикусить язык и настороженно прислушаться. Кто мог объявиться здесь в такую пору? Чего он мог искать в церкви Святого Доминика? Кто это был: случайный прохожий или нет? Последний вопрос недолго оставался без ответа. Шаги приблизились к самым дверям и замерли возле них. Я содрогнулся от ужаса, по моей спине побежали мурашки, и я не удивился бы, если бы узнал, что волосы у меня на голове встали дыбом, как шерсть у рассерженной собаки. Что-то тяжелое стукнуло в дверь, и вслед за этим раздался приглушенный голос, который я, однако, безошибочно узнал даже на таком расстоянии, — возможно, потому, что больше всего на свете боялся услышать именно его. Это был голос Рамиро дель Орка.
— Заперто, Бальтасар. Доставай свои инструменты и ломай замок.
И тут я все понял; все в этой загадочной истории встало на свои места. Мадонна Паола была отравлена таким ядом, который лишь на короткое время вызывает появление всех свойственных смерти признаков. Я слышал о существовании подобных ядов и, вероятно, только что воочию убедился в эффективности действия одного из них. Месть Рамиро за свои отвергнутые ухаживания оказалась не столь уж примитивной. В чем-то синьор Филиппо был прав: Рамиро действительно не имело смысла убивать мадонну Паолу. Поэтому он пошел на хитрость и решил сначала усыпить, а затем под покровом ночи вынести ее из церкви. В самом деле, что подумают завтра утром люди, обнаружившие церковные двери взломанными, а гроб — пустым? Они, вероятнее всего, предположат, что тело выкрал какой-нибудь колдун или заклинатель, чтобы воспользоваться им для своих неблагочестивых занятий.
Я обругал себя дураком, что не сообразил заглянуть в гроб раньше, — тогда у меня оказалось бы достаточно времени для того, чтобы надежно спрятать Паолу. Но как быть теперь? Мой лоб покрылся испариной. Судя по голосам за дверью, там находилось еще трое или четверо мужчин, не считая самого мессера Рамиро дель Орка. Что я смогу сделать против них с одним своим кинжалом? Как спасти ее? Мое присутствие ничуть не помешает Рамиро исполнить свой дьявольский замысел. Завтра утром рядом с пустым гробом обнаружат безжизненное тело Ладдзаро Бьянкомонте; это даст жителям Пезаро богатую пищу для размышлений, но вывод, к которому они придут, едва ли будет сильно отличаться от того, что я уже успел сделать.
