Видя, что уныние не оставило Кантэна, Жермена продолжала:
— Милый Кантэн, это совсем недолго, а тем временем нас будет радовать сознание того, что каждый день приближает нас к нашему счастью.
Он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Поделитесь со мной вашим восхитительным мужеством.
— Берите, сколько хотите, — сказала она, с улыбкой глядя в его глаза. — Его и мою любовь. И всегда знайте, что она принадлежит вам, Кантэн.
Но здесь стоящие на камине золоченые бронзовые часы прозвенели погребальным звоном по их исступленном восторгу. Звон часов напомнил Жермене, что пора уходить, иначе от нее потребуют отчета за долгое отсутствие. Какие бы препятствия ни встали на ее пути, перед отъездом во Францию она обязательно увидится с Кантэном.
После этого обещания, данного во время прощального объятия, она упорхнула, оставив Кантэна в состоянии, близком к безумию, с перемежающимися порывами восторга и отчаяния.
Глава II
ДОВЕРИЕ
С того дня в течение целых четырех месяцев Кантэн, вернувшийся к своим каждодневным обязанностям в академии, приводил в отчаяние О’Келли угрюмым видом и рассеянностью, с какой он исполнял их. Однако, судя по всему, что он слышал от завсегдатаев школы из числа французских аристократов, в те дни умиротворения, как назвала их Жермена, возвращение эмигрантов на родину не представляло почти никакой опасности, и если многие из них еще оставались в Англии, то лишь потому, что ожидали формирования полков под британской эгидой, которые в ближайшее время собирались высадиться во Франции и нанести по Республике последний сокрушительный удар.
Однажды виконт де Белланже с заоблачных высот высокомерного презрения ко всему миру язвительно прошелся по поводу возвращения Констана де Шеньера во Францию:
— Мы можем быть вполне уверены, что природная осторожность Констана никогда не позволила бы ему сунуться туда, если бы советчики во Франции не уверили его, что он может вернуться, не опасаясь быть привлеченным к ответственности за эмиграцию. Клянусь честью, я бы и сам вернулся и ждал во Франции прибытия армии роялистов, если бы не находил жизнь в Лондоне такой приятной.
К тому времени ни для кого не было тайной, что виконт не уехал, поскольку госпожа де Летонг не хотела отпускать его до самой последней минуты.
Несколько позднее тревогу Кантэна умерили письма — три или четыре, — которые Жермена ухитрилась послать ему, но сам он был лишен удовольствия ответить на них.
И все же уныние не покидало его. Как ни парадоксально, причина его заключалась в том, что произошло между ним и Жерменой во время их последней встречи: ведь он оказался в положении человека, которому судьба не позволяла обрести то, что он завоевал.
В одно февральское утро, когда Кантэн пребывал в особенно мрачном расположении духа, он был немало удивлен неожиданным появлением в академии господина де Пюизе. Кантэн не видел графа с того дня, когда четыре месяца назад они вместе вернулись в Лондон, по причине, о которой он узнал из сплетен эмигрантов, часто наведывавшихся на Брутон-стрит. Если верить им, граф почти сразу возвратился во Францию отыскивать блуждающий огонек, с чьей помощью он собирался реставрировать монархию.
— Вот я и вернулся, дорогой Кантэн, — беспечно объявил Пюизе, — к немалому огорчению ваших друзей — наших соотечественников. Нет-нет, все эти бездельники отнюдь не мои друзья. Иногда мне кажется, что они предпочли бы и дальше голодать здесь, лишь бы вернуть свои владения любым иным способом, нежели тот, что предлагаю я. Я, видите ли, недостаточно чист для этих высокомерных господ.
Он говорил громко, не заботясь о том, что некоторые из тех, к кому относился его презрительный намек, находятся в фехтовальном зале. Среди них был граф Д’Эрвийи
— Недостаточно чисты для чего? — спросил он подходя.
— Чтобы привести вас к победе над этой адовой Республикой.
— Помнится, вы некогда ей служили.
— В таком случае — вам угодно помнить обыкновенную ложь. Я возглавлял армию жирондистов в надежде сокрушить сторонников Террора.
— Вы отличаете одно от другого? Для монархистов и просто честных людей между ними едва ли существует различие.
Оскорбительно-высокомерный тон Д’Эрвийи привлек внимание остальных, и они подошли к нише окна. Их явная враждебность ничуть не смутила Пюизе. Он рассмеялся в лицо Д’Эрвийи.
— Не следует полагать, что все монархисты и честные люди — недоумки. Те из них, кто не лишен здравого смысла, отлично понимают, что вести одну фракцию против другой — значит уничтожить целое.
— Если вести успешно, то возможно и так. Но я, признаться, не слышал, чтобы вы добились успеха.
Пюизе пожал плечами.
— Потому что я вел за собой свору трусов, которые бежали при первом залпе. Но вы, кажется, недовольны самим поступком, а не его результатом.
— А на основании чего вы судите о поступке? Кантэна возмутило высокомерие Д’Эрвийи, и он отважился вмешаться:
— Иногда о поступке судят по намерениям, которыми он продиктован.
— Благодарю вас, сударь, — и Пюизе снова повернулся к Д’Эрвийи. — Именно так судят о нем люди куда более значительные, чем вы.
Д’Эрвийи вскинул голову.
— Чем я?
— Полагаю, вы не станете возражать, если я так скажу о принцах. Что же касается государственной мудрости, то вам волей-неволей придется согласиться с такой характеристикой мистера Питта.
Старый герцог Д’Аркур счел нужным вступить в разговор:
— Вы хотите сказать, сударь, что они оказывают вам честь своим доверием?
Пюизе поднял брови.
— Боже правый! Мне остается предположить, что ваша светлость проспали все последние месяцы. Именно их доверие, господин герцог, позволяет мне хладнокровно сносить отсутствие оного у куда менее значительных особ. Хоть вы и ставите под сомнение мою чистоту, ее безоговорочно признает чистейший из чистых, мой добрый друг его высочество граф Д’Артуа.
При этих словах у некоторых перехватило дыхание. Старый герцог в гневе ударил тростью об пол.
— Какая ни с чем не сравнимая наглость! Господи, я задыхаюсь! Назвать его королевское высочество своим добрым другом!
Пюизе остался неколебим в своей высокомерной учтивости.
— Это определение принадлежит его высочеству, — он вынул из кармана письмо. — Посмотрите собственными глазами, герцог, как обращается ко мне его высочество. «Мой добрый друг», разве не так? Читайте дальше, если пожелаете. Он хвалит меня за труды и пишет о своем нетерпении возглавить
