мелькнуло осуждение, он был уверен абсолютно.
— Думаю, родственника, — ответила девушка, заставив его вздрогнуть от удивления. — Это господин Морле.
— Морле? Морле де?.. — спросила пожилая дама.
— Морле де Никто, сударыня. Просто Морле. Кантэн де Морле.
— Я, кажется, слыхала об одном Кантэне из дома Морле. Но если вы не Морле де Шеньер, то я, вероятно, ошиблась. — И с сознанием собственного превосходства она объявила: — Я — госпожа де Шеньер де Шэн, а это моя племянница, мадемуазель де Шеньер. Жизнь в этой унылой стране мы находим просто невыносимой и возлагаем надежды на то, что такие люди, как вы, помогут нам вскоре вернуться в нашу любимую Францию.
— Такие люди, как я, сударыня?
— Конечно. Вы ведь вступаете в один из полков, которые сейчас формируются для предприятия господина де Пюизе
Едва смолк голос госпожи не Шеньер, как в разговор вмешался Белланже, подошедший к ним под руку с Нарбоном:
— Кажется, я слышу гнусное имя Пюизе? Поразительное безрассудство этого человека вызывает у меня отвращение.
Мадемуазель де Шеньер холодно взглянула на него.
— Как бы то ни было, его безрассудство привело к успеху. Он добился от мистера Питта
В ответ на упрек Белланже снисходительно рассмеялся.
— Подобный результат говорит лишь о том, что мистеру Питту недостает проницательности. Эти англичане известные тупицы. Туман помрачил их рассудок.
— Мы пользуемся их гостеприимством, господин виконт, и вам бы следовало помнить об этом.
Белланже нисколько не смутился.
— Я помню. И считаю, что это не самое большое из наших несчастий. Мы живем здесь без солнца, без фруктов, без приличного вина. Безразличие английского правительства к нашему делу — вот что надо было побороть господину де Пюизе, этому выскочке, конституционалисту
— И, тем не менее, господин виконт, принцам в их отчаянном положении приходится хвататься за соломинку.
— Хорошо сказано, pardi!
Он бурно расхохотался собственному остроумию, и даже господин де Белланже снизошел до того, чтобы разделить его веселье.
— Великолепно, дорогой граф. Но господин де Морле даже не улыбнулся.
— По чести говоря, нет, — сказал Кантэн. — Признаю свое фиаско. Я не понимаю остроумия, которое на основано на здравом смысле. Нельзя изменить сущность, просто изменив название.
— На мой взгляд, вы выражаетесь туманно, господин Морле.
— Позвольте помочь вам. Не слишком остроумно заявить, что у меня соломенная шпага, если она по-прежнему остается стальной.
— Будьте любезны объяснить, что вы имеете в виду.
— Лишь то, что господин де Пюизе — стальной человек и не превратится в солому только потому, что его назовут таковым.
Господин де Нарбон страдал легким косоглазием, отчего тень, вдруг набежавшая на его лицо, показалась особенно зловещей. Белланже шумно вздохнул.
— Полагаю, пресловутый граф Жозеф — один из ваших друзей.
— Я с ним ниразу не встречался, но знаю, чем он занимается, и считаю, что каждый изгнанник, если он благородный человек, должен быть ему благодарен.
— Если бы, господин де Морле, вы были лучше осведомлены о том каких взглядов надлежит придерживаться благородному человеку, — высокомерно проговорил Белланже, — мнение ваше было бы иным.
— Клянусь честью, вы правы, — согласился Нарбон. — Академия фехтования отнюдь не та школа, где преподают кодекс чести.
— Но если бы она была такой, господа, — с очаровательной улыбкой заметила мадемуазель, — ее посещение пошло бы вам обоим на пользу.
Нарбон открыл рот от изумления, Белланже ограничился самодовольным смехом: «Touche, pardi. Touche!»
— Вы слишком дерзки, Жермена, — упрекнули племянницу поджатые губы тетушки. — Это ниже вашего достоинства. Я уверена, что господин де Морле мог бы и сам ответить.
— Увы, сударыня, — возразил Кантэн, — на подобное оскорбление я мог бы предложить лишь один ответ, но ограничения, налагаемые моей профессией, вновь сомкнули мои уста.
— Кроме того, сударь, французские шпаги нужны для других целей. В какой полк вы вступаете?
— Полк? — растерялся Кантэн.
— Из тех, что господин де Пюизе собирается вести во Францию. — «Верные трону», «Людовики Франции» и прочие?
— Это не для меня, сударыня.
— Не для вас? Француза? Человека шпаги? Неужели вы хотите сказать, что не собираетесь во Францию?
— Я об этом на думал, сударыня. Мне нечего защищать во Франции.
— Существуют вещи несравнимо более благородные, чем личные интересы, за них и надо сражаться. Надо служить великому делу, исправить великое зло и несправедливость.
Кантэну показалось, что в устремленных на него глазах мадемуазель поубавилось тепла.
— Все это для тех, кто был лишен собственности и вынужден отправиться в изгнание. Сражаясь за дело монархии, они сражаются за интересы, которые их с ней связывают. Я, мадемуазель, не из их числа.
— Как — не из их числа? — удивилась тетушка. — Разве вы не эмигрант, как и все мы?
— О нет, сударыня. Я живу в Англии с четырехлетнего возраста.
Господин де Морле непременно заметил бы, насколько его ответ озадачил старшую из дам, если бы младшая не завладела его вниманием.
— Но вы же француз, — настойчиво проговорила она.
— Да, по рождению.
— Неужели в вас не говорит голос крови? Разве не обязаны вы протянуть Франции руку помощи в деле ее возрождения?
В повелительном взгляде девушки горел вызов.
— Мне очень жаль, мадемуазель, но я не могу ответить вам с тем энтузиазмом, какого вы от меня ожидаете. По природе я человек простой и откровенный. Вы говорите о вещах, которые меня никогда не занимали. Видите ли, политика меня совсем не интересует.
— То, о чем я говорю, сударь, касается не столько политики, сколько идеалов. Уж не хотите ли вы сказать, что лишены их?
— Надеюсь, нет. Но мои идеалы не имеют никакого отношения ни к правительству, ни к формам правления.
— Как вы сказали? Когда вы приехали в Англию? — перебила его старшая собеседница.
