беспечного легкомысленного довольства собой.
Не обращая внимания на кавалеров, он обрушил новость на Маргарет:
— Я пришел попрощаться. Меня вызывает адмирал. Принц Пармский готовит вторжение в Англию.
Известие произвело бы большее впечатление, если бы не дерзкое замечание Годолфина:
— Вероятно, принц Пармский не слышал, что адмирал вызвал мистера Кросби.
Последовал взрыв смеха, однако Маргарет даже не улыбнулась. Это подбодрило Джерваса.
— Он еще услышит, сэр, — парировал Джервас. — Если вы, джентльмены, остающиеся дома, хотите что-то передать принцу, я постараюсь вручить ему ваши послания.
Джервас с удовольствием повздорил бы с любым из них или со всей компанией. Но они не доставили ему этого удовольствия. Они были слишком хитры, эти лощеные джентльмены, а присутствие Маргарет не позволяло ему открыто выразить им свое презрение.
Вскоре он откланялся, и Маргарет зашла вместе с ним в дом. В холодном зале, облицованном серым камнем, она остановилась, и он понял, что пришла пора прощаться. Когда Маргарет подняла глаза, в них была печаль.
— Стало быть, начинается война, Джервас?
— Судя по письмам и срочности вызова — да. Адмирал требует, чтобы я выехал немедленно. Ему нужны люди.
Она положила ему на предплечье руку, прекрасную руку с длинными пальцами. Она казалась беломраморной на темно-красном бархате его камзола.
— Храни тебя Бог, Джервас, да поможет он тебе вернуться живым и невредимым, — сказала она.
Это были обычные слова, приличествующие случаю. Необычным был тон, которым она их произнесла. Он должен был подбодрить Джерваса, хоть тот был не робкого десятка, а порой, как мы видели, слишком смел. Он мог поцеловать Маргарет и не заслужить упрека. Но Джервас не догадался. А ведь не воспользоваться поводом, который дает женщина, еще оскорбительней, чем воспользоваться поводом, который она не дает. И хоть ласковый тон и печаль в глазах Маргарет заставляли сильнее биться его сердце, тревога не оставляла Джерваса.
— Ты… ты будешь ждать меня, Маргарет? — запинаясь, спросил он.
— А что мне еще остается? Ты бы хотел, чтоб я последовала за тобой?
— Я имел в виду… Ты будешь ждать меня, моего возвращения?
— Скорее всего — да, сэр, — Маргарет улыбнулась.
— Скорее всего? Ты не уверена, Маргарет?
— О, вполне уверена.
Ей не хотелось иронизировать. Он отправлялся туда, откуда не всегда возвращаются. Сама мысль об этом наполняла ее нежностью, она как бы заранее предвкушала печаль при известии о том, что Джервас убит. Маргарет сжалилась над ним и великодушно ответила на вопрос, который он не решился задать:
— Не думаю, что я выйду замуж за кого-нибудь другого, Джервас.
Сердце его готово было выпрыгнуть из груди.
— Маргарет! — воскликнул он.
Но тут явился, семеня ногами, Питер Годолфин и справился, почему ее светлость покинула гостей.
Джервас, проклиная его в душе, был вынужден ускорить прощание.
Но он был вполне удовлетворен и почтительно поцеловал ее тонкую руку.
— Эти слова, Маргарет, будут мне панцирем, — произнес Джервас и, словно устыдившись своего поэтического заявления, резко повернулся и ушел.
ГЛАВА III. РЕЙД У КАЛЕ
Война началась отнюдь не сразу, как полагал Джервас. Разумеется, существовали веские причины, по которым ни Испания, ни Англия не могли принять бесповоротного решения объявить войну.
Король Филипп, подстрекаемый Папой исполнить свой долг мирской карающей руки Веры и свергнуть с престола отлученную от церкви невестку, был кто угодно, но не дурак, безрассудный и своекорыстный. Он, естественно, задавался вопросом, какую выгоду извлечет для себя из этого дела. Бог, Время и он сам — король Филипп любил размышлять о существующей между ними связи — были весьма медлительной троицей. Никаких надежд превратить Англию в испанскую провинцию, вроде Нидерландов. Единственное, чего он мог сейчас добиться, это посадить на английский трон Марию Стюарт. Политическим последствием этого акта стало бы укрепление французского влияния, благодаря союзникам Марии Стюарт во Франции. Единственным способом избежать войны и извлечь выгоду для Испании оставалось для Филиппа жениться на Марии Стюарт и разделить с нею английский трон. Но Филипп этого никак не хотел. Возможно, он заметил, что мужья королевы Шотландии плохо кончали. А потому зачем проливать испанскую кровь и тратить впустую испанское золото, если это прибыльно только для Франции? Так пусть этим займется король Франции, а не он, Филипп. Впрочем, к такой проблеме можно было подойти и с духовной точки зрения — восстановления в Англии истинно католической веры, что снова привело бы к ее духовному подчинению Риму. Стало быть, это дело Рима, и если Папа так хочет перепоручить ему свое дело, пусть возмещает расходы. Но когда Филипп изложил свои разумные соображения Папе, его святейшество великий Сикст V так прогневался, что принялся бить тарелки.
Такая ситуация сложилась в Испании осенью и зимой 1586 года.
Англия была безмерно далека от намерения объявить Испании войну, ведь Испания считалась в то время самой могущественной империей. Ее владения были огромны, богатство сказочно, влияние колоссально. К ее услугам были неиссякаемые сокровища Вест-Индии, под ее знаменами сражались лучшие в мире войска. Бросить вызов такой империи было опасно, но, поскольку опасность исходила от нее, следовало готовиться к ее отражению, согласно старой римской пословице: «Хочешь мира, будь готов к войне».
Этим и объяснялась небывалая активность на флоте и срочный вызов, полученный Джервасом. Строились корабли, муштровались команды, пополнялись запасы оружия, налаживалось производство пороха. Противоречивые приказы, шедшие от двора, отражали неуверенность в верхах. В понедельник поступал приказ мобилизовать флот, в среду объявлялась демобилизация, в субботу — снова приказ о мобилизации и так все время. Но авантюристы, капитаны каперов, не обращали внимания на взаимоисключающие приказы. Они непрестанно готовились к войне. Возможно, сэр Фрэнсис полагал, что если война и не разразится, работа для них все равно найдется: можно вырвать у Испании еще кой-какие перья из роскошного вест-индийского плюмажа. Дрейк без всякого сомнения был пиратом в глубине души. И пусть Англия не укоряет его за то, а хранит о нем благодарную память.
В начале года картина резко изменилась: была казнена королева Шотландии. Дальновидные государственные мужи давно ратовали за ее устранение, полагая, что это положит конец не только заговорам и интригам тех, кто решил возвести на престол Марию Стюарт, а заодно и католическую религию, но и угрозе войны, разжигавшейся с той же целью.
Однако казнь шотландской королевы произвела обратный эффект. Король Филипп решил, что если он теперь занесет карающую руку церкви над Англией, плоды победы уже не достанутся Франции. Поскольку королевы Шотландии, претендовавшей на английский престол, больше нет, он может занять его сам, превратив Англию в испанскую провинцию. Для этого надо лишь исполнить свой долг и добиться исполнения воли Папы — отлучить от церкви и сместить с престола невестку-еретичку. Теперь, когда война сулила прямую выгоду, король Филипп стал готовить новый крестовый поход против погрязших в грехах еретиков. Братьев из ордена доминиканцев разослали по всему свету — проповедовать святость задуманного им дела. Иностранные авантюристы-католики являлись толпами, предлагая свои шпаги королю. Псы господни рвались с привязи. Наконец-то король Филипп собирался спустить их на еретическую
