– Даже если я превращусь в нищего, в бродягу, Фрэнсис все равно останется со мной! Ты не в состоянии понять нашей любви! Сэр Томас криво усмехнулся:
– Однако я смог выразить ее в стихах! Неужели ты забыл о письмах и сонетах, которыми я помог тебе ее завоевать?
– Ты помог мне завоевать ее? Ты?!
– А разве нет? Ты забыл?
Рочестер потянулся через письменный стол и, казалось, был уже готов ударить Овербери. И ударил бы, если бы сэр Томас не воскликнул:
– Робин! Робин! Неужели мы станем врагами, после всего, что перенесли вместе? Неужели женщина может нас разлучить? Его светлость выпрямился:
– Нас разлучает не женщина. Том. Во всем виновато твое неуважение к ней, а я не могу стерпеть неуважения. Больше ни слова, иначе мы поссоримся смертельно, а ты – единственный человек на свете, с которым я не желал бы ссориться. Больше никогда мне об этом не говори. Пусть меня ждет беда, я все же уверен, что таких ужасов, какие подсказывает тебе твое робкое сердце, не будет. – Рочестер направился к двери. – Я встречу тех, кто мне угрожает, с открытым лицом, и ты будешь со мной, если мы вместе. Это – мое последнее слово. – И он вышел.
Сэр Томас откинулся в кресле, лицо его было спокойно, в пальцах он крутил гусиное перо. Что ж, первый бой он проиграл. Но это еще не конец. Еще можно предотвратить этот брак, который превратит Рочестера в марионетку в руках Нортгемптона. И он счел своим долгом начать действовать ради Рочестера и ради себя самого.
Глава XXI
СЭР ДЭВИД ВУД
Леди Эссекс грелась в лучах надежды, но на жизнь ее пала холодная тень сэра Томаса Овербери.
Растерянный Рочестер поведал ей о разговорах, которыми пугал его сэр Томас. И проявил слабость – ему не следовало втягивать ее в свои заботы, волновать рассказами об опасностях, но он оправдывал себя тем, что эти опасения касались и ее, и поэтому он не имел 'права держать ее в неведении.
Разговор этот состоялся октябрьским утром в просторном с колоннами зале ее дома в Хаунслоу – дом был построен в итальянском стиле.
Они сидели на дубовых скамьях, стоявших под прямым углом перед украшенным богатым орнаментом камином. Она взглянула в его хмурое лицо и, улыбаясь, покачала головой:
– Тернер крепка, как сталь, да и остальные тоже. Она не посмеет признаться, рассказать о своей роли в этой истории – для нее это не менее опасно. И Вестон будет молчать, потому что он тоже замешан. А остальное – чепуха. Сплетни нечем подтвердить, а ни один разумный человек сплетням не поверит. Единственный, кто еще знает, – сэр Томас Овербери. Но как он смог узнать, а, Робин?
Робин пожал плечами. Передав леди Эссекс разговор с Овербери, он совершил еще одну ошибку: ведь она не знала о роли сэра Томаса в их отношениях. Рочестер ответил на ее вопрос, но не с полной откровенностью, потому что не решался признаться в том, что Овербери делился с ним щедротами своего ума и таланта, помогая его светлости завоевать сердце дамы.
– Я поступил неосторожно, – заявил Рочестер, – но между Томом и мной нет секретов. Она нахмурилась:
– Но ведь это был не только твой секрет! Это была и моя тайна тоже. И даже более моя, чем твоя.
– А я передоверил ее другому, – голосом, полным раскаяния, прошептал он, – Не вини меня. Я был так встревожен, я жаждал совета. А я больше никому не могу доверять, и никто не обладает таким проницательным умом, как сэр Томас Овербери.
– Если он полностью достоин твоего доверия, если он предан тебе телом и душой, тогда все в порядке. Но ты в нем уверен?
– Как в себе самом!
– Что ж, тогда отбрось страхи. – Она обняла его и растопила последние опасения нежным поцелуем. – Нет для нас никаких препятствий, Робин. По крайней мере, сейчас нет. Дорога к счастью свободна, мой милый, а потом, когда мы оглянемся назад, на наши прошлые горести, все эти приливы отчаяния, все страхи покажутся такой ничтожной платой за то счастье, в котором мы будем жить.
– Сердце мое! – вскричал он, прижал ее к груди и вновь принялся клясться, что отдаст всего себя и все, что у него есть, за блаженство, которое испытывает в ее объятиях.
И поскольку она уверилась, что Тернер и Вестон будут молчать потому, что у них нет иного выхода, Овербери – потому, что предан ее милому Робину, она в счастливом нетерпении ожидала начала работы комиссии. Главой комиссии король назначил Эббота, архиепископа Кентерберийского.
Вот тогда-то и появились первые тучки.
Сэр Томас Овербери не был единственным, кто пользовался шпионами, лорд-хранитель печати также считал этот институт весьма полезным как для служебных дел, так и для личных. Шпионы и донесли его светлости, что в приделах собора Святого Павла поговаривают о том, что комиссия собрана для неблагочестивого дела. Неблагочестивого потому, что цель его – развести леди Эссекс с законным мужем и отдать королевскому фавориту, ее любовнику. Слухи же, как донесли шпионы, распускал не кто иной, как сам сэр Томас Овербери. Нортгемптон был раздосадован таким открытием, но затем пришел к выводу, что его можно обратить себе на пользу: теперь-то Рочестер непременно порвет с Овербери. Так что Нортгемптон послал за Рочестером и выложил донесения шпионов.
Рочестер отказывался верить; да о таком и помыслить невозможно!
Нортгемптон же клялся, что если этого чертового подлеца – так он теперь именовал Овербери – не остановить, тот порушит все дело.
Рочестер, все еще преисполненный доверия к другу, тут же отправился к Овербери и напрямую его об этом спросил. При этом он вынужден был раскрыть и свой источник информации. Сэр Томас расхохотался:
– Ах, Нортгемптон! Вредоносный старый дурак! Да этого смутьяна давно надо было отправить в Звездную палату[47]. Разве я не предупреждал тебя, что Говарды будут всеми силами стараться разбить наш союз? Неужели ты до сих пор не понял, куда они метят? Да для них главное – разлучить нас, заграбастать тебя и через тебя добиваться всего, чего они пожелают. Я больше и слышать об этом не хочу! Но предупреждаю: если ты и впредь будешь придерживаться этого курса, тебе придется выбирать между Говардами и мною, а это означает лишь одно: либо я буду продолжать служить тебе, либо ты сам попадешь в услужение к Говардам.
Его светлость был в затруднении, он не знал, чьей стороны держаться. Дружба с Овербери так или иначе уже дала трещину, а если она совсем рухнет? В глубине души Рочестер догадывался, что все кончится именно так, как предсказывает Овербери. И нашел для себя наиболее удобный вывод: шпионы Нортгемптона ошиблись.
Однако леди Эссекс была иного мнения – об этом позаботился Нортгемптон. Он надеялся, что она сумеет повлиять на Рочестера там, где его собственного влияния будет недостаточно. Старый граф прекрасно понимал двигавшие Овербери побуждения: сам по себе брак нисколько не волновал сэра Томаса, его беспокоило лишь то, что в результате он утратит влияние на фаворита. И между Нортгемптоном и Овербери шла тайная дуэль за обладание Рочестером, дуэль, в которой ни один не осмеливался слишком уж явно обнажить оружие.
И доведенная до отчаяния леди Эссекс взяла бразды правления в свои руки с той твердостью и непреклонностью, которые она уже сумела проявить.
Снова, как в прежние дни, зачастил в Нортгемптон-хауз стройный, элегантный сэр Дэвид Вуд, который когда-то ухаживал за нею и который обещал вечно служить ее светлости. Он и теперь – хотя уже хорошо знал о том, что должно последовать за разводом, – вел себя со всей возможной галантностью. Ее
