– В таком случае вы сможете полностью доказать мне и свою надежность, и свою находчивость и, я надеюсь, сумеете добиться желаемого результата.
– Счастлив буду заслужить одобрение вашего величества. Старый граф откланялся, уверовав, что этим разговором добился сразу двух целей: во-первых, в случае успеха дела он повысит свой кредит в глазах короля, во-вторых, избавит двор от такого чудовищно неудобного господина, как сэр Томас Овербери.
За сим последовали переговоры между Нортгемптоном и Рочестером, в которых была проявлена полная откровенность, и между Рочестером и королем, в которых откровенности было меньше. Именно Рочестер поставил перед королем интересующий всех вопрос, когда они на следующий день, как обычно, обсуждали очередные государственные дела.
– Сир, посольство в Московию ждет посла.
– Да, да, – ответил король. – У тебя уже есть предложения Тайному совету?
Рочестер помедлил:
– Сэр Томас Овербери собирается покинуть мою службу.
– Неужели? Ах, да, не стану делать вид, что мне это неприятно. Я никогда не любил этого негодяя и не понимал, что ты в нем находишь. Но какое он имеет отношение к делам Московии?
– Он лучше всех других подготовлен к посольской деятельности в любой стране. Да и ваше величество в свое время так думали – вы ведь уже предлагали отправить его в Париж.
– Неужели предлагал? А, наверное, для того, чтобы избавиться от него… Пусть едет, Московия подойдет ему куда больше, чем Париж. Там, в холодной России, он сможет остудить свой пыл. И будет от меня далеко, хотя мне бы хотелось, чтобы он был еще дальше. Как видишь, я вполне откровенен. Он получит эту должность.
Два дня спустя сэра Томаса Овербери посетил лорд-канцлер Эллсмер, который от имени короля официально предложил ему место посла в России.
Это предложение застало сэра Томаса врасплох: Москва не Париж. В Париже, благодаря своему беглому французскому и близкому знакомству с делами страны, он мог быстро приобрести вес и значение. Но Москва! Он не знал русского, был почти несведущ в обычаях этой страны и в ее политике. Более того, это почти что другой конец вселенной! Неужели, спрашивал он себя, Рочестер вел с ним какую-то двойную игру?
Однако в присутствии лорда-канцлера он и виду не подал: он принял предложение и торжественно ответил, что обдумает ответ (при этом брови старого канцлера от удивления поползли вверх). Для Овербери, который не занимал при дворе видного положения, предложение стать послом было великой честью. И раздумывать по этому поводу?! Более того, предложение носило характер королевского приказа. Лорд Эллсмер, однако, не стал вступать в дискуссию и покинул сэра Томаса, дав ему испрошенную возможность поразмыслить.
Время ему требовалось только для того, чтобы изложить содержание предложения Рочестеру.
– Король не желает переводить Дигби, который хорошо служит ему в Париже. Но твои резоны вполне справедливы, и если тебе не подходит Москва, я не сомневаюсь, что для тебя открыта возможность отправиться в Голландию, Бельгию или Люксембург, с делами которых ты хорошо знаком, – с серьезным видом ответил фаворит.
Сэр Томас с облегчением выслушал эти слова и, поверив им, попросил лорда Рочестера передать королю, что со всем почтением вынужден отклонить предложение, которому так мало соответствует.
Еще через два дня – дело было уже вечером – к сэру Томасу явился посланец с требованием явиться на Тайный совет. Он отправился туда без всяких дурных предчувствий.
Быстрым шагом пройдя между двумя одетыми в пурпур йоменами [50], которые охраняли вход, он уверенно вошел в палату Совета.
Это было помещение сравнительно скромных размеров, увешанное фламандскими гобеленами и освещенное лишь высоким окном в дальнем конце; закатное солнце ярко играло в оправленных в свинец стеклах. В центре стоял длинный стол, покрытый персидским ковром, по обе стороны него сидели лорды- члены Совета, за маленьким столиком в стороне примостился клерк, который вел записи.
Сэр Томас, высокий и элегантный, в хорошем темном костюме с небольшим накрахмаленным воротником, занял место у свободного конца стола. Напротив него, на другом конце, стояло украшенное позолотой королевское кресло. Оно было пусто. Обежав глазами присутствующих, увидев лордов Нортгемптона, Пемброка, Ноттингема, Саутгемптона, сэр Томас заметил еще одно свободное кресло – лорд Рочестер также отсутствовал.
Все взоры были обращены на него. Сэр Томас понимал, что здесь он не найдет и пары глаз, которые глядели бы с добротой и симпатией. Лорды его ненавидели, однако в прошлом иные из них все же выказывали ему видимость дружбы (хотя он никогда и не обманывался по поводу их искренности). А иные, как, например, Пемброк и Шрузбери, и не скрывали своей враждебности.
Все эти годы он был с ними на равных, но понимал, что в свой круг, они его никогда бы не приняли. А сейчас их взгляды выражали лишь холодное презрение.
Он это сразу же почувствовал, однако не был огорчен. Они были аристократами по праву рождения – а по этому праву почести получали даже те, кто был менее всего их достоин. Он же стал могущественным волею своего таланта, в результате собственных усилий и каторжного труда. Они были всего лишь наследниками. А он слеплен из того материала, из которого делают основателей. Поэтому он спокойно выдерживал их презрительные взгляды.
Лорд-канцлер повторил официальное предложение о назначении в русское посольство.
Овербери спокойно привел все свои аргументы, объяснил, почему не чувствует себя подготовленным к такому назначению. Он слово в слово повторил те резоны, которые уже приводил в личной беседе Рочестеру, – тогда, помимо всего прочего, он ссылался и на здоровье, не позволяющее отправляться в холодный русский климат.
Лорд Пемброк прервал его:
– Сэр Томас, напоминаю, что это назначение сделано самим королем ради вашего же блага, и предлагаю вам еще раз подумать над ответом.
Овербери оглядел присутствующих и увидел только враждебные взгляды и кривящиеся в презрении губы. Они смеют запугивать его? И он почувствовал странное одиночество, словно загнанный олень, когда тот оборачивается и видит пса, готового вцепиться ему в глотку. Но, как и олень, он смело встретил противника и ответил с такой же яростью. С одной стороны, он был взбешен их враждебностью, с другой – все же надеялся на поддержку Рочестера.
– Я уже обдумал свой ответ, каким бы он вашим светлостям ни казался. Я бы не хотел покидать страну ради того, чтобы занять какой-то высокий пост. Если так приказывает король, я подчинюсь его приказу, но в том случае, если на назначенном мне посту смогу в полной мере послужить благу своей страны. В России же, милорды, я не смогу этого сделать по тем причинам, о которых уже говорил.
Лорд-канцлер поджал губы и покачал головой. Скорее для присутствующих, чем для Овербери, он объявил, что должен передать результаты разговора его величеству, и покинул зал. Овербери остался стоять.
Их светлости более, казалось, не замечали его и о чем-то тихо переговаривались. Понимая, что его игнорируют намеренно, он продолжал стоять прямо, высоко вскинув голову – и минуты унижения следовали за минутами.
Это были горькие минуты для сэра Томаса, особенно горькие еще и потому, что он уже не надеялся в будущем расквитаться с этими господами.
Но леди Эссекс – совсем другое дело. С леди Эссекс он рассчитается, ибо он прекрасно понимал, кто стоит за всей этой историей: высокородный старый подлец Нортгемптон – вот он поглядывает из-под морщинистых век, – он-то понимает, что все эти благородные лорды будут теперь юлить перед ним, заискивать, просить его милостей, как в свое время заискивали перед Овербери. Они знали, что это он, Овербери, и только он управлял могущественным фаворитом, который, в свою очередь, управлял королем.
Минуты шли свинцовой поступью, и много этих тяжелых шагов прозвучало, пока, наконец, в зал не вернулся лорд-канцлер, угрюмо уткнувший подбородок в отороченную мехом мантию. Его сопровождали
