нейрологии. В белом халате на белом коне – вперед.во славу науки!..
Я слушаю не-без удовольствия: Артурыч в возбуждении умеет говорить красиво.
– А что, можно и без взрыва… – Рындичевич выключает магнитофон, снимает наушники.
– Можно-то можно, да какой толк! Та же закономерность проявит себя в следующих опытах -снова что-то случится, да не только с ним.
– Ну, восстановим еще раз и еще…– невозмутимо ведет Рындя.– Будем отрабатывать методику на Мискине с сотрудниками – не все же на утопленниках.
Начальство требует. Наше дело петушиное: прокукарекал, а там хоть не рассветай.
Багрий останавливается, смотрит на него – и переключает свой гнев:
– Циник вы, Святослав Иванович! И кстати об утопленниках: грубо работаете, опять жалоба на вас. От дамочки, мамаши того мальчишки, коего вы изволили ремнем выпороть на прошлой неделе. Я, мол, его в жизни пальцем не тронула, а тут посторонний ремнем, душевная травма. Хорошо, конечно, что с фарватера их прогнал, но зачем бить! Мой Юрик зимой бассейн посещал, уплыл бы вовремя и сам… Вот так!
– Дура…– Славик темнеет лицом.– Уплыл бы! Всплыл бы – верней, половинки бы его всплыли. Это ж нашли место для игры – фарватер, где то «ракета», то «комета»! Меня не за такое пороли!
– И вырос человек! – поддаю я. Рындя косит глаза в мою сторону, но пренебрегает.
…Трое ребятишек купались в сумерках в уединенном месте; да еще в «квача» затеяли – нырять и ловить друг друга. Прошла «комета» – одного не стало. Эта махина и не почувствовала на 70-километровой скорости, как ее подводное крыло, заостренное спереди на нож, рассекло мальчика. Двое других встревожились, побежали на спасательную станцию. Оттуда дело перешло к нам… Случай простой, Рындичевич сместился на 6 часов – и появился на берегу за четверть часа до «кометы»; разделся, заплыл, выгнал мальчишек из воды, а потенциального покойника отпорол брючным ремнем. Но ведь в окончательной-то реальности ничего и не произошло. Мамаша права.
– На меня пеняете, а сами? – Рындя переходит в наступление.– Ваши-то намерения насчет скальпа академика чем лучше?
– М-м…– Артур Викторович не находится с ответом.– Так, кстати, о нем – какие предложения?
– Облить Емельяна Ивановича перед опытом эмалевой краской,– предлагаю я невинным голосом.
Рындичевич, наконец, поворачивает ко мне свое волевое лицо.
– Ты, я гляжу, сегодня в хорошем настроении. Даже слишком. Я несколько конфужусь. Он прав: человек погиб, да какой – надо спасать. Выработался у меня за недолгое время «милицейский профессионализм», надо же. С одной стороны спокойное отношение к несчастьям, которыми мы занимаемся, необходимо для успеха дела, для устранения их; а с другой – это ведь все-таки несчастья. Зубы скалить ни к чему.
А настроение (тоже прав Рындя) в самом деле хорошее. И потому что сейчас майское раннее утро, розовый восход, предвещающий хороший день. (Это по случаю неприятности с Мискиным мы собрались здесь так рано.) И вообще мне 25 лет, я здоров и крепок телом, в личной жизни несчастий пока не было, занимаюсь интересным делом – чего унывать-то! Но и резвиться не следует, верно.
Однако Багрий уже услышал про краску:
– Вот и с краской этой, Святослав Иванович… грубо, грубо! Нет, вам серьезно надо думать над такими вещами, над стилем. Неартистично все как-то у вас получается. Работать над собой надо.
– Как работать-то? Скажите – буду.
– Ну… классическую литературу читать – ту самую, что в школе проходили да все мимо. Серьезную музыку слушать: Бетховена, Чайковского, Грига…
Живописью интересоваться.
Славик молчит, но смотрит на шефа такими глазами, что все ясно и без слов: ну, какое отношение могут иметь к работе классические романы и всякие там Бетховены, Чайковские!..
II. ТЕОРИЯ ИЗ БУДУЩЕГО
Со стороны, наверное, не понять, что Рындичевич сейчас получит выволочку (и не первую!) не за провал и даже не за промах, а за самое значительное свое – да и вообще наше – дело, после которого он получил благодарность высокого начальства, а от меня лично титул «поильца-кормильца». Он исправил неудачную стыковку, с которой, увы, началось исполнение теперь широковещательно известного проекта сборки на околоземной орбите «Ангар-1»; стартовой, перевалочной и ремонтной базы для полета к Луне, к иным планетам – космического Байконура.
Первой выводили на орбиту двигательно-энергетическую станцию – по частям в силу ее громадности; да и части были такие, что запаса массы для космонавтов в кабине не оставалось, то есть стыковали их автоматически, с Земли. И – осечка, да такая, что ставила под угрозу проект: на стыковочных маневрах стравили весь запас сжатого воздуха, силой которого совершались взаимные перемещения частей на орбите. И части станции, не -соединившись, расходились, уплывали друг от друга – во Вселенную, в космос, в вечность…
Получилось это по вине руководителя стыковки в Центре управления, человека, в чьем опыте и квалификации никто – и он сам – не сомневался: доктора технических наук А. Б. Булыгина, 45-летнего здоровяка с удлиненной головой, резкими чертами лица, ухоженной шевелюрой и красивыми усами под крупным носом (фотографии обслуженных остаются в нашем архиве). Объекты такой массы в космос, еще не выводили – поэтому он решил для опыта «накачать» их на орбите, проверить маневренность; на это ушла половина запаса воздуха. Потом повел стыковку, с первого раза не попал – занервничал, повысил голос на одного оператора. Тот развел части чрезмерно резко… а на это и на последующее гашение их скорости еще порасходовали воздух. И… оставшегося запаса на новое сближение и стыковку просто не хватило.
Булыгина, когда выяснилась неудача, скорая помощь увезла в прединфарктном состоянии.
Нам помогло то, что не спешат у нас прежде дела объявлять о своих намерениях в космосе, а о неудачах в их исполнении тем более. Если бы все узнали – пиши пропало: психическое поле коллективной убежденности, что все обстоит именно так, делает реальность необратимой. А так даже в Центре далеко не все в первый день знали о неудаче. Багрий с Рындичевичем вылетели в городок.
Славик был заброшен на сутки назад с заданием: минимальное воздействие на Булыгина, чтобы он не появлялся в Центре…
…Потом Артур Викторович предложил десяток вариантов минимального воздействия – вполне пристойных. Но это потом. А там, на месте, может, из-за спешки, может, из-за наклонностей натуры Рындя не придумал ничего лучшего детской шкоды с ведерком эмалевой краски. Он пристроил его над дверями квартиры Булыгина так, что когда тот утром вышел, чтобы отправиться в Центр, оно на него опрокинулось. И текла по доктору наук голубая эмаль качественного сцепления – и за шиворот, и по шевелюре, и по усам… только в рот не попала. Два дня потом отчищали. И этот случай тоже вызвал у Булыгина сердечный приступ.
Но в Центре управления за командный пульт стал дублер, заместитель Булыгина-и исполнил все превосходно. «Ангар-1» сейчас сооружается полным ходом.
Глеб А. Воротилин, помимо благодарности Рынде, добился, чтобы 10% «экономии»
(стоимости неудачного запуска и стыковки) перечислили нам. Так Рындя стал «поильцем- кормильцем», и теперь можно разворачивать дело шире. не только в смысле закупок и заказов, но и, главное, ездить всюду, искать подходящих ребят, тренировать их. Пока что ведь нас – трое. А если учесть, что Багрий по многим (и не совсем мне ясным) причинам в нашей команде больше тренер, чем игрок, то и вовсе двое: я да Рындя.
Рындичевич – он, что называется, из простых. Был трактористом у себя в белорусском селе, потом строителем, электромонтажником, слесарем, токарем – на все руки. Инженером стал заочно, сам к своему диплому с юмором относится.
Культуры у него, в самом деле, от сих до сих, в самый обрез, чтобы понимать, что показывают по
