разговаривал с ним почти каждый день, а с тех пор как Хайрама здесь не было, думал я, кто-то должен взять себе за правило навещать его. Но в тайниках моей памяти копошились те самые гольяны, которые пощипывали мой мозг, а я ничем не мог им помочь, но мне было интересно, возобновят ли они свою работу, когда я увижу его снова. Ощущение было слабым, но таинственным. Может быть, говорил я себе, это у него такой способ разговаривать? Хотя если это так, я определенно весьма сильно нуждался в переводчике. Мне было интересно, чувствовал ли Хайрам такое же пощипывание, или были все же какие-то особенности, которые давали Хайраму возможность разговаривать с Боусером и малиновкой, если он на самом деле разговаривал хоть с кем-нибудь из них.
Когда я нашел Кошарика, мне не пришлось долго ждать, чтобы получить ответ на вопрос, который меня занимал. Гольяны появились почти немедленно. Они были тут как тут, пощипывая меня.
— Кошарик, — спросил я, — ты что, пытаешься разговаривать со мной?
Он мигнул: — «Да».
— Скажи, ты думаешь, что сумеешь это сделать?
Он мигнул трижды, очень быстро. Это поразило меня: что бы это значило? Поразмыслив, я решил: это означает, что он не знает.
— Надеюсь, тебе удастся, — сказал я. — Мне хотелось бы разговаривать с тобой.
Он мигнул «да», что, как я подумал, означало, что он тоже надеется.
Но пока мы были неспособны к разговору. Мне в то же время показалось, что гольяны были более настойчивы, чем раньше. Однако мы ничего не достигли. Время от времени я пытался открыть им свой мозг, но это, кажется, не помогало. Пожалуй, я ничего не могу сделать, сказал я себе, ничем не могу помочь. Чтобы ни должно было быть сделано, это дело только одного Кошарика. Я чувствовал, что он, должно быть, считает, что у него есть шанс, иначе не стал бы и пытаться. И еще я обнаружил, что много думаю об этом с надеждой и желанием.
Когда наша встреча подошла к концу, мне показалось, что вообще-то мы продвинулись вперед в сравнении с тем, что было сначала.
— Я вернусь завтра, — пообещал я, — и ты попытаешься еще раз.
Я не стал рассказывать об этом Райле, потому что боялся, что она высмеет мое простодушие. Для меня, однако, из-за постепенных, приближающих к цели шагов, это не было простодушием. Если Кошарик может устроить так, что мы сможем разговаривать, то, черт возьми, следует дать ему такую возможность.
Я пообещал ему прийти на следующий день, но не пришел. Утром вернулась другая группа, номер два. Они принесли только одного тираннозавра плюс несколько трицератопсов, но сверх этого трех гребенчатых хадрозавров и полакантуса, панцирного динозавра со смешной маленькой головкой, суживающейся к концу, и большими рогоподобными шипами, торчащими на спине по всей длине его тела. Полакантус определенно не был известен на этой территории. Он не был к тому же известен в этой части мела, предполагалось, что он вымер значительно раньше и что в Северной Америке его вообще не было. Но он был, во всей своей отвратительной гротескности.
Сафари вынесло целое тело. Панцирь сняли, внутренности выбросили и вычистили, как только могли, но скелет начал пахнуть.
— Можете не сомневаться, если вы привлечете к нему внимание кого-нибудь из палеонтологов, — говорил я клиенту-охотнику, — он полезет ради него на стену.
Тот белозубо усмехнулся и удовлетворенно улыбнулся мне. Он был слегка горбат, и я удивлялся, как человек его роста стоит с динозавровым ружьем. Кто же он был? Я постарался припомнить. Кажется, о нем упоминали как о наследнике аристократической семьи откуда-то из Англии. Он был одним из немногих, кто ухитрился сохранить крепкую хватку семейной удачи перед лицом британской экономики.
— Что в нем особенного? — спросил он. — Их там было несколько. Я выбрал самого крупного. А как вы думаете, сэр, если укрепить этот экземпляр в рамку? Он такой неуклюжий.
Я рассказал ему, что особенного было в его экземпляре, и ему понравилась идея смутить палеонтологов.
— Некоторые из этих ученых типов слишком уж важничают, — сказал он мне.
Это сафари уже полностью исчезло в Уиллоу-Бенде, когда вернулась группа номер четыре. У них было три тираннозавра, два трицератопса и гора всякой мелочи. Однако они недосчитывались одной машины, а два человека были на носилках.
Белый охотник снял шляпу и вытер лоб.
— Это те проклятые твари с рогами. С клювами, как у попугаев. Трицератопсы, что ли, или как там их называют. Их что-то вспугнуло, и они пошли на нас, дюжина или более крупных самцов. Они толкнули машину сбоку, и она загорелась. Нам повезло, что никто не погиб. Мы успели вытащить людей из машины. Зверей нам удалось остановить. Не знаю уж, сколько мы уложили. Они стояли вокруг нас в угрожающей позе и были опасными. Может быть, нам следовало бы, когда мы ликвидировали опасность, подобрать хоть головы. Но когда мы наконец пробились сквозь них, мы отказались от этой мысли.
— Это было грубо, — сказал я.
— Конечно, грубо. Но когда вы отправляетесь в новую страну до того, как узнаете, чего там можно ожидать, может выйти грубо. Я понял только одно: никогда нельзя подходить близко к стаду трицератопсов. Это нетерпеливые твари.
Когда второе за этот день сафари исчезло, Райла сказала мне:
— Я беспокоюсь о первой группе. Они опаздывают.
— Только на день, — сказал я. — Они провели во времени две недели, и что бы там ни было, пара дней не имеет значения.
— Не у всех сафари прошло благополучно.
— Они сделали ошибку. В этом все дело. Помнишь, как Бен остановил нас, когда мы подошли к трицератопсам слишком близко? Он сказал, что существует невидимая линия, которую не следует пересекать. А эти перешли ее. В следующий раз будут знать.
Я увидел Неуклюжика, взбирающегося на холм.
— Мы должны его отвадить.
— Да, но с ним приятно, — возразила она. — Онтакой милый.
Она пошла в дом и принесла пару пучков моркови. Неуклюжик приплелся и принял морковь очень изящно, похрюкивая и буркая на нас. Спустя некоторое время я повел его с холма обратно в долину.
— Мы непременно должны его отвадить, — предупредил я Райлу. — Если мы этого не сделаем, он будет торчать тут все время.
— Знаешь, Эйса, — сказала она, не обращая внимания на мои слова, — я решила, где мы построим дом. Вон там, пониже, у диких яблонь. Ты можешь провести по трубам воду из родника, и гребень будет защищать нас от северо-западного ветра.
Я в первый раз услышал о доме, но не придал этому особого значения. Это в самом деле была хорошая мысль. Мы не могли продолжать жить в этой времянке.
— А какой дом тебе хочется? Ты уже решила?
— Да нет, еще не совсем. План этажа уже готов, но не в деталях. Только в общих чертах. Один этаж, прямо на уровне земли. Строить его надо из камней, видимо. Это немного старомодно, но, кажется, только такой дом здесь и пригоден. Это будет недешево, но мы должны осилить.
— Вода из родника, — размышлял я вслух, — а как с обогревом? Раз не заработала телефонная линия, я совершенно уверен, что нам не удастся подвести сюда газ.
— Я думала. Построим дом крепкий, надежный, хорошо изолированный, а топить будем дровами. Устроим множество каминов. Можно нанять человека, чтобы заготавливал дрова. Их очень много вон в тех холмах. Возить дрова надо издали, чтобы нам не было видно, где их пилят. Было бы стыдно испортить лес, который окружает нас.
Чем больше я думал об этой идее, тем больше она мне нравилась. Я был рад тому, что Райла подумала об этом.
— Пожалуй, мне стоит завтра отправиться в Ланкастер и поговорить с подрядчиком. Бен должен знать хорошего специалиста.
— Журналисты за воротами сожрут тебя, — предупредил я. — Херб все еще хочет, чтобы ты
