А я ловила свои ощущения и мысли. Глеб, эх, миленький Глеб… Ловила и улыбалась им. Забыв совершенно, что их надо гнать. Или хотя бы ругать себя за наличие этих самых ощущений и мыслей.
Ехали мы, ехали. Зазвонил мобильный – это вновь всплыл Стасик. Он всё никак не мог угомониться и звал гулять. Где? Где-нибудь, это я должна была придумать. Его громкий голос выбивался из моего нового телефона. И был слышен Антуану. Который, естественно, догадался о сопернике. Но, похоже, обрадовался, что соперник был мною в телефонном разговоре отчётливо послан. А что ещё оставалось делать?
Правда, спец по всем вопросам Антон Артурович тут же прицепился к моей мобиле, обкакал сей замечательный аппарат, сказав, что такой большой и многофункциональный телефон девушке не нужен, зачем выкинуто столько денег. Я с трудом выслушала всё это и только усмехнулась, подумав: зачем мне спутниковый навигатор – не Антуаново дело. А потом набралась наглости и впервые за время нашего общения заявила: «Не нравится этот – а подари мне другой телефон, достойный истинной леди!» Антошка тут же сник – вот в этом он весь и есть. В игнор. В игнор тебя, мой утомительный несостоявшийся супруг.
Наконец-то! Мысли мои переключились с Глеба на Антона – увернувшись от прощального поцелуя и долгих увещеваний относительно дальнейших наших с ним эротических планов, я выскочила из машины и убежала домой. Думала, бежала к лифту и думала. Про Антуана. И почему я решила недавно, что на Антона больше не злюсь и что больше о нём не думаю? Что простила – отпустила? Неправда, оказалось, он всё-таки по-прежнему занимает какой-то кусочек моих мыслей. Вот паразит надоедливый. А почему занимает-то? Взяла бы и вычеркнула из своей жизни мужчину, который совсем ни капли мне не приятен! Да, я отдаю должное его положительным человеческим качествам, я даже готова ему в чём-нибудь помочь. Но не более того. Не более. Правда, помогать ему решать его сексуальные проблемы я не намерена. И теперь назло, совершенно явно назло ему об этом не говорю. Пусть льстит себя напрасными надеждами. Месть. Хе – хе!
Самомнение у него развито чрезмерно. Но вроде неглупый дядька, а действует так прямолинейно и без фантазии. Ведь нельзя сказать, что в других отраслях жизни этой самой фантазии у Антуана нет. Есть. Но в делах личных отношений – мама дорогая!.. Бесит меня это, только бесит, а никак не настраивает даже на минимальный флирт с ним. Я с лёгкостью закрываюсь сеткой некоего томного демонизма – чтобы не доставал. А Антуану даже и это, я думаю, блин, нравится. Ну чудной, ну, всё-таки странный. Зачем вот заладил как попка: хочу тебя, нравится твоё тело, вижу его рядом с собой, у меня к тебе нежно, поехали ко мне! Да пошёл ты! – только и хочется сказать ему.
Ну так почему же мысли о человеке, который, дурак, не догадывается хотя бы сменить пластинку и подкатиться к объекту своих сексуальных пристрастий (ко мне) с какой-нибудь другой стороны – так вот, почему эти мысли не покидают мою голову? Ведь они накатывают периодически – а даже не о Стасе, который уж поумнее в этом плане будет. Он, по крайней мере, ничего такого, смущающего и неприятно раздражающего девушку, не просит. Просто зовёт гулять. А там как получится. Вот это нормально. Это я понимаю. А этот старый пень думает, что словами: «У меня к тебе нежно…» возбудит меня чрезмерно – и я сквозь ночь и бурю брошусь в его слюнявые объятья?
Может быть, я, не отдавая себе до конца отчёта, всё-таки к Антуану неравнодушно отношусь, раз так часто его вспоминаю? Вон, даже милые мысли о Глебе он таки мне перебил. Неравнодушно – читай: со скрытой симпатией. А? Не-е-ет! Хренушки! Дело в другом. Вот в чём дело. Во-первых, Антон меня злит. Всем своим существом. Неподходящий он мне человек. Бя – я… Да, кстати, а какой он, Антуан, ну, на вид хотя бы? Как его охарактеризовать? Да какая разница – какой! Красивый, некрасивый. Если всё равно особой симпатии к нему не было. Я только тщательно выискивала и настойчивого фиксировала в своём сознании его положительные качества. И теперь, когда миссия провалена – мужем Антуан не стал, он меня только злит. Злит. А злость, как известно, тоже двигатель прогресса. Так что спасибо Антошке! Если бы не он, не его хитрожопое ко мне отношение, очень многого я в жизни не поняла бы.
А во-вторых мне перед Антоном стыдно. Стыдно. И всегда будет стыдно. Я могу простить людям всё плохое, что они мне сделали. Ну, не считая плохого, которое, не дай Бог, кто-то сделает моим близким. Тут вступит в силу поправка на безжалостную месть. Об этом не говорю. Только о себе. Я прощу. Да. Прощу. Даже предательство. Потому что прощала. Не получится простить одного – моего собственного позора. Если я перед человеком как-то опозорилась, то не прощу этого не себе – ему. Плохое качество, ужасно плохое. Но избежать его не удаётся. Поэтому если позорнусь перед кем, придётся вычеркнуть этого человека из своей жизни. Стыд замучает, позор убьёт.
Так что у Антуана не было никакого шанса. Шанса на хорошие со мной отношения. Из-за этого самого моего позора по устройству нашей с ним совместной жизни. Может, он, кстати, и не догадывался о том, что я изо всех сил в период нашего общения с ним тогда, три года назад, старалась показаться ему хорошей, нужной женщиной, чтобы он понял это и женился на мне. Может, и не догадывался. Может. Но мне всё равно за это стыдно. Вот и весь сказ.
Поэтому и не покидает Антон-бизнесмен моих мыслей. Хоть и негативных. И бесит, бесит. И как я с ним могла, как могла, фу!..
Но его я забываю с лёгкостью и облегчением. А Глеба…
На Москву плотно надвигалась зима, ожесточённо заваливала её снегом. Летать с голым задом было холодно. И ноги мёрзли. Ночами дубак, а днём, естественно, вылеты категорически запрещены. Что, сезон окончен?
Сезон – не сезон, но крыша моя ехала. Это отмечали подруги. С которыми я даже связь потихоньку прекратила. И сама не заметила. Я стала самодостаточна. Счастлива и несчастлива одновременно. Переживала это дома. Ну а кому можно поведать о подобных страданиях:
а) что летать хочется – но холодно и негде;
б) что нравится парень – но преступно непочтенного возраста?
Если с пунктом б) психоаналитик ещё хоть как-нибудь разберётся, то с а) – нет. Приведёт на следующий сеанс психиатра. Разбираться с фантазиями псевдовалькирии.
И я жила сама в себе.
И крыша ехала. Вместе с остальным моим существом она рвалась к Глебу, деревенскому парнишке. Он снился мне, я вспоминала всё, что с ним связано – особенно приятно было думать о тех днях, когда он был просто Глеб, подобравший подбитого оборотня. Теперь я прокручивала все эти события в памяти и как будто смотрела на них глазами зрителя, знающего некую правду – то есть то, что будет в конце. А что в конце – я Глеба полюблю. Вот что.
Что?! Как только я мысленно произнесла это слово, меня будто удар хватил. Ага – сдурел и в скоростном режиме забился пульс, жаром вспыхнуло лицо. Сумасшедший дом. Клиника. Позор.
А если не думать об этом? Почему позор-то? Я на сцене драматического театра, что ли? Или нуждаюсь в том, чтобы кто-то ставил мне респекты за мои достижения и провалы в жизни? НЕТ! Тем более что Глеб об этом не узнает – а это самое главное. Не узнает. Нет.
Полюблю. Люблю. Я.
Вот это да.
Огонь с лица перебрался в мозг. Мозг горел, его жар рисовал перед глазами лицо Глеба. Я улыбалась ему.
Я знала, что моя любовь будет радостной. Что она когда-нибудь будет. Но что она окажется невозможной – не учла.
Невозможной? Да. Я озабоченная одинокая женщина, которая могла бы быть в расцвете сил и вдохновения, но находится в глубоком простое.
Озабоченная я, конечно – потому что тут же представила себе секс с Глебом. Бр-р-р-р-р! – как противно стало от одной только мысли!!! Ты что, дура?
Дура.
Однако никакого секса с ним не хотелось. Зачем? – казалось моим горящим радостью мозгам. Отчего же тогда радость? Непонятно.
А вот потому, абстрактная моя, любовь твоя и невозможна. Что это за страдания юного Вертера получатся? Не сметь трогать человека, у него ещё вся жизнь впереди. Это в смысле у Глеба.
Я сообщила, что приезжаю, уже когда из окна раздрыги-автобуса показались Ключи. Телефон Глеба до этого не принимал, а я субботним утром пораньше наладилась к парнишке в гости. И потому названивала.
Дошла. Докатилась. До того состояния дошла, что забыла всякую гордость и осторожность…
Ну и докатилась. Ну и плевать.
Я прошлёпала метров двести пешком по дороге, когда показались «Жигули». Это Глеб примчался. Купил, стало быть, машину.
Поехали.
Сразу на ферму.
Только дружба. Славная, нейтральная, но дружба. Я на Глеба любуюсь, мне хорошо. А он дружит. Ему тоже хорошо. Ни в жисть Глебка не должен был догадаться о чувствах тёти-друга. Ну вот скажу: я тебя люблю. Фу. И что? Он нормальный человек, а потому, услышав такое, посмеётся только про себя и примется, мучительно подбирая добрые слова, меня успокаивать и говорить, что мне надо устроить своё счастье в другом месте, найдя подходящего по возрасту дяденьку, что он мне сочувствует… А жалеть меня не надо. Не надо.
Такой диалог я мысленно вела с Глебом. Который ни о чём не подозревал. И разговаривал со мной прямым текстом. То есть устно.
Я обернулась птицей-лебедью. В смысле, чем обычно. И мы стали пытаться полетать вдвоём. Я хватала Глеба когтистыми лапами за шиворот и пробовала оторвать от земли. Но бесполезно – волшебство на этом заканчивалось. Поднять больше своего веса я никогда не могла. И сейчас ничего, конечно же, не изменилось.
Попыток полетать вместе мы с Глебом не оставили. И решили попробовать путешествие Нильса с дикими гусями – Глеб забрался на забор и оттуда спрыгнул мне на спину, как Нильс своему гусю Мартину. Я попыталась немедленно взлететь. Результат оказался тот же – мы рухнули на землю. Я так долбанулась, что ещё и обернуться ухитрилась. А потому голая и злая копошилась под Глебом. Пока он меня не вытащил из снега и не поволок в свою каморочку.
– Ладно, будем считать, что на пассажирские рейсы у меня нет лицензии. – пошутила я, закутавшись в одеяло и дуя на чашку с чаем. – Но грузоперевозки мне вполне по силам.
Глеб улыбался. Он был рад мне – я видела!!! Он рассказывал что – то, я смотрела на него, слушала и упивалась – и его видом, и голосом, и смыслом того, о чём он говорил. Восхищение переполняло меня. Да, я осознавала, что это было простое радостное восхищение чудом, которое называется «мужчина». Да, именно таковым Глеб и казался. И являлся.
Ну что тут сказать? Думаю, это самое удивление, радость и восхищение испытывали до меня миллиарды женщин. «Ну надо же, какой хороший!» – как будто радовались во мне душа, мозги и остальной организм. И у них, у этих самых многочисленнейших женщин, радовались. И не было в этом никакого ни уничижения, ни дурного преклонения, ни ощущения своей ущербности. Он, мужчина, просто совсем не такой, как ты, а потому и удивительный, приятный, манящий…
Да, моя любовь могла выглядеть именно так. Так ощущаться, такую радость доставлять. Я вижу человека или думаю о нём – и поёт, веселится всё моё существо, улыбаются душа и мозг, фиксируя улыбку на лице. Мне не нужен такой мужчина, чтобы я чувствовала свою власть над ним и упивалась этим. Как не нужен и тот, что будет унижать и угнетать меня, держать в напряжении, в ожидании измены и отчаливания к другой, более качественной женщине. Не нужен неуважаемый карапуз – мальчик или старичок для добывания денег, не нужен супруг-ширма: для прикрытия моих эротических похождений или для того, чтобы оттенить на его блёклом фоне мою неописуемую красоту и успешность. Даже муж – трамплин, толкач, двигатель прогресса, создатель моей необыкновенно
