— Кстати, — вступаю я в разговор, — а как и где все произошло?
— У заставы Сен-Мартен, в конце дня. Проститутка была найдена в машине, которую водитель бросил в темном переулке.
— Есть описание убийцы?
— Еще одно. Парализованный старик, проводящий все время у окна своей квартиры, видел, как он разговаривал с девицей. По словам свидетеля, это мужчина среднего роста, одетый в старую куртку на меху и в бабском берете или в кепке. Точнее старик сказать не может.
Короткое молчание. Большой Босс берет линейку. Он похож на дирижера оркестра перед началом исполнения “Ночи на Лысом мосту”.
— Господа, мы попали в сложное положение. Звериный и неуместный смех мерзавца Берюрье.
— Нужно принять самые решительные меры, — продолжает босс. — Если потребуется, мы бросим на это дело столько людей, сколько в Париже проституток.
Новый хохот Берю.
— Мобилизация еще не война! — фыркает он.
— Попрошу вас, Берюрье! — отчитывает его Безволосый. Хохот Толстяка прекращается, как свист воздуха из проколотой шины, когда она уже совсем расплющилась.
—Я хочу, — продолжает Лакированная Черепушка, — чтобы в каждой точке Парижа, где процветает проституция, были установлены посты.
Начальник “нравов” поднимает руку, чтобы попросить слово. Берю не может удержаться, чтобы не сказать ему:
— Если вы в туалет, это по коридору налево. По-моему, Берю со своими хохмами идет прямиком к отставке.
— Что вы хотели сказать, Пуату? — интересуется Большой Патрон.
— Позволю себе заметить, господин директор, эти меры действовали уже несколько недель, но не дали ничего, кроме дела Буальвана.
— Значит, усильте их! Это единственное, что мы можем сделать.
Совещание заканчивается, но только не для меня.
— Сан-Антонио, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.
Остальные отваливают с подобающими случаю расшаркиваниями. Когда дверь закрывается за Ахиллесовой Пятой (я вам говорил, что Пакретта зовут Ахилл?), Старик набрасывается на меня, как шотландец на потерянный кошелек.
— Я на вас рассчитываю, мой дорогой друг.
— В чем, патрон?
— В том, чтобы вывести нас из тупика. У вас особые методы. Ваша фантазия подсказывает вам лучшие ходы, чем холодный расчет. Даю вам карт-бланш. Делайте что хотите и как хотите, но принесите мне результат.
Я секунду раздумываю.
— О'кей, патрон. Я пойду в атаку.
Глава 3
Я нахожу мою славную команду, за исключением начальника бригады нравов, в соседнем бистро. Пакретт предлагает украшенному флюсом Пинюшу таблетку витаминизированного аспирина. Берю, воинственный противник всяких медикаментов, заказывает большой стакан вина.
— Сопьешься! — усмехаюсь я, опуская очень важную часть моего тела рядом с очень объемной аналогичной частью Берю.
— Ничего со мной не будет, — возражает он. — Я убежден, что вино — это лучшее лекарство. Вот смотри, тут на днях звонит мне жена Альфреда: у ее благоверного жар как у лошади.
— Как у першерона или как у пони?
— Невежливо перебивать говорящего, даже если он младший по званию. — И он продолжает рассказ:
— Я говорю Антонии: “У вас есть вино?” — “Да”, — отвечает мне она. “Значит, так, — говорю, — согрейте кастрюлю вина и положите туда побольше сахару и перца, а потом дайте выпить Альфреду”. — “Думаете, поможет?' — говорит она мне. “Попробуйте и увидите…” — отвечаю. Она попробовала. На следующий день, хочешь верь, хочешь нет, Альфред повел мою Берту в кино на фильм Скотча.
— Чей?
— Господи… Бискотта! Не, тоже не то… Ты знаешь, такого толстяка, похожего на яйцо всмятку?
— Кончай трепаться, у нас есть более важные дела.
Пино, которого флюс сделал очень неразговорчивым, решает все-таки высказать свою точку зрения. Она ясна и полна здравого смысла.
— Я считаю, — говорит он, — что весь этот шум поднят из-за ерунды. Кого убивает маньяк? Проституток, разве не так? Так чего надрываться, ловя его?
— Старик, — вздыхаю я, — твой гуманизм всегда приводил меня в замешательство. Когда ты молчишь, то можно забыть, что твои мозги давно разжижились. Дай бог, чтобы у тебя появился флюс и на второй щеке, тогда ты, может быть, не сможешь говорить.
Он насупливается. Берю осушает стакан, который ему принесли, за куда меньшее время, чем потребовалось бармену, чтобы его наполнить.
— Ну что, — спрашивает он, — старый козел взвалил это дело на нас?
— О руководстве можно бы и попочтительнее, — замечает Пакретт, откровенно осуждающий манеры своего нового коллеги.
— Слушай, ты, сядь и засунь себе свечку сам знаешь куда! — Он разражается громким смехом. — Нет, вы только посмотрите! Месье провел двенадцать лет — не решаюсь назвать это жизнью, — щупая шлюх, и еще хочет меня учить! — Его тон поднимается. — Запомни, крысиная задница, уроки вежливости я только раздаю, но никогда не беру.
— Успокойся, — стонет Пино.
— Нет, — отвечает Берю, который боится успокаиваться, потому что его приступы ярости длятся недолго, — нет, я не успокоюсь. Какая-то дешевка из “нравов”, до костей пропитавшаяся лекарствами, какой-то фраер, убивающий первого встречного, потому что боится, что не сможет его арестовать, полупокойник еще учит меня, как разговаривать!
— Позвольте, — блеет Пакретт, чье лицо искажено от бешенства.
— Я позволю тебе только одну вещь, — заканчивает Берю, — оплатить мой следующий стакан!
— Я не собираюсь дольше терпеть это, — заявляет инспектор, вставая.
— Месье строит из себя дамочку из высшего общества, — не унимается Мамонт. — Вам надо пойти в мойщики туалетов, мадам, если у вас такое ранимое сердце.
Я удерживаю Пакретта за руку.
— Садитесь, старина. А ты, Берю, закрой пасть. Ты не на базаре.
— Я попрошу перевода, — уверяет Пакретт. — Такие издевательства просто невыносимы. Я не могу…
Берю собирается сказать ему новую гадость, но я отвешиваю ему под столом удар ногой, которым можно свалить обелиск.
Он дает пожирателю пилюль излить свою душу, после чего мы можем перейти к серьезным вещам.
— Ребята, начинаем большую охоту!
Естественно, после этих слов Берю считает своим долгом затянуть охотничью песню.
Чтобы заставить его замолчать, я снова пинаю его под столом и продолжаю:
— Пакретт, вы специалист по проституткам…
— Не смеши меня, — говорит Жирдяй. — Судя по внешности этого месье, он никогда не залазил на
