Ну, а в минуты блаженства, как ты ее называешь?

Он смотрит на меня удивленным глазом.

— В общем… мадам графиня. А чего ты ко мне прицепился! Я, что, зря сношаюсь с высшим светом? По-твоему, я должен называть графиню краснозадой макакой, как жену первого попавшего приятеля?

Действительно, нам открывает дверь лакей в полосатом жилете. Старый, очень худой, очень угловатый, высохший, как мумия, с бакенбардами, желтушным цветом лица и криво поставленной вставной челюстью (как будто во рту у него был назубник, как у боксера). Будь полоски на его жилете нарисованы поперек — вылитый скелет.

— Спасение и братство, Фелиций! — небрежно роняет Толстяк, чтобы продемонстрировать мне, что он здесь на короткой ноге, как коротко знакомый.

Полосатик обозначает курбет. При этом на его пергаментном лице не шевелится ни один мускул — это физически уже невозможно. Когда он загнется, то сделает при жизни самое главное дело. Мир кишит такими людьми, как он, которые, едва став взрослыми, уже начинают сознательно умирать. Они учтиво и молчаливо скручиваются, скрючиваются, обезвоживаются, бальзамируются. От них остается только голова покойника. В день 'Д' от них не остается никаких отходов.

Упомянутый Фелиций явно осуждает фамильярность Толстяка. Он не привык к таким развязным манерам. Он прислуживает аристократии со времен Филиппа Красивого, и со временем в его венах неизбежно должна была появиться голубая кровь! Не считая того, что его предки: кучера, прачки, поварихи или садовники совокуплялись с титулованными особами, разве не так? Во время длительной прогулки Рыцаря Иерусалимского, например, его челядь, наверняка, неоднократно темпераментно штурмовала Бастилию в альковах его замка.

Нужно быть объективным и не отрицать очевидное под тем предлогом, что оно шокирует. Кто больше всего похож на члена Жокей-Клуба (не считая другого члена этого клуба), если не его камердинер? Махните жилет одного на монокуляр другого и вы увидите! Мужики! Их разделяет только половая щетка. Я пишу это, зная, что теряю своих монокулярных читателей, но это не суть важно: жизнь коротка, и у меня не будет больше времени не сказать того, что я думаю!

Походкой хроника-ревматика Фелиций подруливает нас к двойной двери, украшенной сыроподобным ноздреватым орнаментом. Он тихо стучит своим когда-то согнувшимся, да так и не разогнувшимся, указательным пальцем.

— Кто? спрашивает сильный и звучный голос.

Фелиций открывает дверь и объявляет:

— Господин Берюрье и кто-то еще с ним!

Толстяк взволнован, он даже сбледнул с лица, то есть, я хочу сказать, что его фиолетовый оттенок стал на один тон светлее. Он толкает меня локтем в живот. Мы как два гладиатора перед выходом на арену… Ave, Caesar, morituri te salutant!

Мы входим. Толстяк хочет пропустить меня, потом передумывает и одновременно со мной устремляется вперед: классическая сценка, поставленная Мелиесом задолго до меня. Он сцепляется карманом за дверную ручку. Раздается зловещий треск, и карман повисает, что означает, что он сложил с себя полномочия кармана. Сейчас он не что иное как лоскут, болтающийся под дырой.

Берю в ярости выдает такую витиеватую тираду, которой позавидовал бы сам Карл VII (Святая Жанна д'Арк, помолитесь же за него!) — Мон шер, вы забываетесь! — журит голос из залы.

— Есть от чего, моя графиня, — обороняется Толстяк, — совершенно новый сюртук! Я за него отдал целое состояние!

Я приближаюсь к глубокому креслу из гарнитура «Пастушка» (эпохи Людовика XV), в котором восседает пастушка нашего Мастодонта. И слово чести, я вижу перед собой особу скорее приятную, чем нелицеприятную. Графиня Труссаль де Труссо — полувековая женщина пятидесяти лет, как выразился бы производитель плеонастических оборотов. Она упитана в пределах нормы. Чистый взгляд, бело-голубые волосы. На губах тоненький слой помады, щеки напудрены обычной рисовой пудрой. Она рассматривает меня, улыбается и протягивает мне руку, к которой я прикладываюсь губами, не заставляя себя ждать. Мое недоумение достигает своей кульминационной точки. Как такая женщина могла увлечься моим другом Берюрье? Вот загадка, к которой нужно было найти разгадку.

— Я представляю тебе мадам мою графиню! — горланит Жиртрест, который, позабыв о своем больном костюме, вновь обрел свою сияющую улыбку.

— Друг мой; — заявляет дама, ' кажется, что вы еще не выучили в вашем учебнике главу «Представления». В противном случае вы бы знали, что даму представляют господину только в том случае, если дама очень молода, а господин — очень старый.

Его Высочество заливается краской.

— Заметано! — осознав свой промах, говорит мой приятель. —Соответственно, имею честь представить Вам комиссара Сан-Антонио, облаченного в свою плоть и кровь, со всеми своими зубами и своим персиковым цветом лица.

Затем, повернувшись ко мне:

— Как я только что имел честь и преимущество сделать это импульсивно, так вот, парень, я снова представляю графиню Трусаль де Труссо. Как ты сам можешь оценить, это не выигрышный билет, но первоклассная женщина и образованная со всех сторон. Ты уловил реакцию мадам? Да! Этикет — это тебе не этикетка, она не приклеивает его на свои банки с вареньем, могу побожиться!

Я улыбаюсь даме. За ее строгим выражением лица прячется снисходительная улыбка.

— Мой нежный друг Берюрье, — тоном наставницы говорит она, — ваши языковые излишества просто ужасны. Настоящий дворянин должен выражаться просто, тактично и рассудительно.

— Да будет так! — громогласно заключает Толстый. — Я с вами полностью согласен, моя графиня. Хотя, если дворянин выражается только для того, чтобы пополоскать мозги, он не должен часто открывать свое поддувало. Я не знаю, заметили вы или нет, но в существовании есть лишь две стоящие фразы: «Я тебя люблю» и «Я хочу пить». За их исключением все остальное это кружева в слюнях!

Она снисходит до улыбки и, грозя пальчиком, шепчет:

— Вы особый случай, милый друг! Вы знаете, что вы должны сделать, чтобы мне понравиться?

Берю вне себя и даже больше.

— А откуда же мне знать, моя цыпочка! Усатый монолог, да? А потом чокнутая молочница и пацан в лифте, как вчера вечером? Я же заметил, что вам это страшно нравилось!

Бедная женщина чуть было не упала в обморок. Она испускает негодующие «Ох!» и «Ах!»

— Месье! — возмущенно голосит она. — Месье, это уж слишком!

Он по-дружески шлепает ее по бедру.

— Без паники, моя графиня, перед Сан-А у меня нет тайн; он знает своего Берю и, конечно, догадывается, что я хожу сюда не для того, чтобы переливать из пустого в порожнее!

И пока она не пришла в себя, продолжает.

— Не считая наслаждения, которое я вам доставляю, что еще я могу сделать для вашего удовольствия, моя распрекрасная?

Она делает глубокий вздох, чтобы овладеть собой.

— Не могли бы вы разжечь камин в столовой? Мой Фелиций настолько постарел, что уже не может сгибаться.

— С радостью и удовольствием, — с поспешностью говорит Толстяк.

Перед тем, как выйти из комнаты, он заявляет, качая головой:

— Я не имею права давать вам советы, но вам следовало бы подыскать другого прислужника. Ваш Фелиций — инвалид от половой щетки, и, как таковой, имеет право отныне на войлочные комнатные тапочки и на настой из цветов липы и мяты. На днях вы его обнаружите на коврике у входной двери, покрытого плесенью.

Он произносит эту блестящую тираду и удаляется. Я остался один с дамой его туманных мыслей.

— Какой феномен! — улыбается она.

— Мадам, — заверяю я, — вы взяли на себя благородную и великую миссию, пытаясь воспитать этакого людоеда.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату