объясняешься? Ведь он же над нами издевается, он хочет нас оскорбить.
— Я выше этих предрассудков, — гордо отвечал Бек Де Корбин. — Я пропускаю все это мимо ушей. Ладно, рыцарь, давай не будем терять времени
— отстегни свои вьюки и брось их на дорогу. А рядом пусть приляжет отдохнуть твой кошелек. И плащ. Заметь, мы не требуем у тебя ни коня, ни оружия. Мы знаем меру.
— Да, и еще, — добавил мрачный, похотливо щуря глаза. — Еще мы попросим оставить здесь и эту даму. Ненадолго.
— И правда, я чуть не забыл, — Бек Де Корбин вновь оскалил зубы. — Действительно, нам нужна и дама. Сам понимаешь, рыцарь, пустошь, одиночество… Я уже и забыл, как выглядит голая женщина.
— А вот я не могу забыть, — сказал арбалетчик. — Каждую ночь, только глаза закрою, и вижу.
По-видимому, я бессознательно улыбнулся, потому что Бек Де Корбин резко поднес рогатину к моему лицу, а разбойник с арбалетом мигом прицелился.
— Нет, — внезапно сказала Бранвен. — Нет, не нужно.
Я поглядел на нее. Она постепенно бледнела, сначала подбородок, затем губы… Но голос был все таким же уверенным, холодным и спокойным.
— Не надо, — повторила она. — Я не хочу, рыцарь, чтобы ты из-за меня погиб. Если мне поставят несколько синяков и порвут одежду, то это не самое страшное. В конце концов, что тут такого… Они требуют не много.
Если я и удивился, то не сильнее разбойников. То, что я принимал за холод, спокойствие и непоколебимую уверенность, было всего лишь разочарованностью в жизни. Это было мне знакомо.
— Бросай им свои сумки, — продолжала Бранвен, бледнея все больше, — и уезжай. Я прошу тебя. В нескольких стаях пути отсюда на распутье стоит крест. Подожди меня там. Мне кажется, что это займет немного времени.
— Да, не каждый день нам встречаются такие разумные люди, — сказал Бек Де Корбин, опуская рогатину.
— Не гляди на меня так, — шепнула Бранвен. В моем лице явно что-то было, хотя я считал, что неплохо умею держать себя в руках.
Я повернулся, делая вид, что развязываю ремень на вьюках, и незаметно вынул правую ногу из стремени. Затем я ударил коня шпорой и пнул Бека Де Корбина в лицо, так сильно, что тот полетел назад, балансируя рогатиной, словно канатоходец. Вытаскивая меч, я низко пригнул голову и нацеленная мне в горло стрела из арбалета лишь скользнула по шлему. Мрачного я рубанул сверху, шикарным классическим синистром, а скачок коня дал мне возможность легко выдернуть клинок из его черепа. Это не очень трудно, если знаешь, как делать.
Бек Де Корбин, если бы захотел, мог бы сбежать в дюны. Но он не сбежал. Он считал, что, пока я буду поворачивать коня, ему удастся воткнуть мне в спину рогатину. Неправильно он считал.
Широко размахнувшись, я рубанул его по пальцам, сжимавшим рогатину, а потом еще раз, по животу. Вообще-то я хотел ударить ниже, но… Совершенства не бывает.
Арбалетчик тоже был не из пугливых. Вместо того, чтобы удирать, он вновь натянул тетиву и попытался прицелиться. Придержав коня, я схватил меч за клинок и метнул. Получилось! Он упал так удачно, что мне даже не пришлось спешиться, чтобы подобрать свое оружие.
Бранвен, опустив голову на конскую гриву, давилась плачем. Я не сказал ни слова, ничего не стал делать. Понятия не имею, что надо делать, когда женщина плачет. Один менестрель, с которым мне пришлось познакомиться в Каэр Аранхрой, в Уэльсе, утверждал, что самое лучшее в таком случае — расплакаться самому. Даже не знаю, то ли он шутил, то ли говорил серьезно.
Я старательно вытер клинок тряпкой, которую я специально вожу под седлом для подобных ситуаций. Когда оттираешь клинок, это очень успокаивает руки.
Бек Де Корбин хрипел, стонал и пытался умереть. Я бы мог спешиться и добить его, но чувствовал себя слишком слабым. Кроме того, я не очень-то ему и сочувствовал. Жизнь — штука жестокая. Мне, насколько помнится, тоже никто не сочувствовал. Во всяком случае, так мне казалось.
Я снял шлем, кольчужную накидку и подшлемную шапочку. Она была совершенно мокрая. Я был потный, как загнанная лошадь. И вообще, чувствовал я себя препаршиво. Веки были тяжелые, будто свинцом налились, руки отваливались. Плач Бранвен доносился до меня как сквозь стену, бревенчатую стену, законопаченную мхом. В голове звенела и колыхалась тупая нарастающая боль.
Откуда я вообще взялся в этих песках? Откуда я иду и куда направляюсь? Бранвен… Где-то я уже слышал это имя. Вот только не мог… не мог вспомнить.
Негнущимися пальцами я прикоснулся к старому шраму на голове. След от того страшного удара, что рассек мне череп и вонзил в рану изогнутые края разбитого шлема.
Что же удивительного, подумал я. Иметь такую отметину и удивляться, почему временами в башке пустота? Что странного в том, что черный, кончающийся мутным светом в конце коридор из моих снов ведет меня, похоже, и въяви?
Покашливанием и шмыганьем Бранвен дала мне понять, что с ней уже все в порядке. Я подавил сухость в горле.
— Поехали? — спросил я, намеренно бесстрастно и твердо, чтобы скрыть слабость.
— Да, — отвечала она так же бесстрастно. Потом она отерла глаза тыльной стороной ладони. — Рыцарь?
— Слушаю, госпожа.
— Ведь ты презираешь меня, правда?
— Нет, неправда.
Внезапно она повернулась и погнала коня по дороге, среди дюн, по направлению к скалам. Я поспешил за ней. Но мне было плохо.
Я чувствовал запах яблок.
Терпеть не могу закрытых ворот, опущенных решеток, подъемных мостов. Терпеть не могу стоять, как дурак, перед вонючим рвом. Терпеть не могу рвать горло, отвечая кнехтам, что-то непонятно орущим со стен или из-за амбразур, и не знать, то ли они насмехаются надо мной, то ли спрашивают имя.
Терпеть не могу называть свое имя, когда я не хочу этого.
Так что получилось неплохо — ворота были открыты, решетка поднята, а опирающиеся на рогатины и алебарды кнехты были не слишком ретивыми служаками. Еще лучше оказалось, когда человек в бархатных одеждах, приветствуя Бранвен во дворе, удовлетворился несколькими фразами и больше ни о чем не спрашивал. С изысканной вежливостью он подал Бранвен руку и придержал стремя, отведя взгляд в сторону, когда, опускаясь с коня, она обнажила колено. С изысканной вежливостью он попросил нас следовать за ним.
Замок был пугающе пустым. Будто вымерший. Было холодно, а от вида черных, погасших каминов делалось еще холоднее. Вместе с Бранвен мы ожидали в огромном холодном зале, среди косых полос света из остроконечных окон. Ждать пришлось недолго. Скрипнули низенькие двери.
«Сейчас, — подумал я, и мысль вспыхнула в моей голове белым, холодным и ослепительным пламенем, на мгновение осветив длинную бесконечную глубину черного коридора. — Сейчас войдет она».
И вошла. Она.
Изульт.
Меня буквально затрясло, когда она вошла, когда она засветилась белизной в темной раме дверей. Верьте или нет, с первого взгляда ее нельзя было отличить от той, ирландской Изульт, моей родственницы, Златокудрой Изульт из Байле Ата Клиат. Лишь второй взгляд выдавал разницу — волосы немного темнее и не свиваются в локоны. Глаза зеленые, а не синие, более округлые, не той неповторимой миндалевидной формы. Немного другая форма и выражение губ. И еще руки.
Да, руки были очень красивые. Мне кажется, она привыкла к льстивым сравнениям с алебастром или слоновой костью, но у меня белизна и гладкость этих рук вызывали воспоминания о полупрозрачных свечах, горящих в полумраке часовни Инис Витрин в Гластонбери.
Бранвен присела в глубоком реверансе. Я опустился на одно колено, склонив голову, и двумя руками
