Сборник
Великие некроманты и обыкновенные чародеи
В каждой стране книгопечатание развивалось по-своему. Ивану Федорову, например, пришлось даже в Польшу уехать, ибо «вновь изобретенный способ распространения рукописей посредством машин» (слова Вальтера Скотта, вложенные в уста Людовика XI) был признан у нас делом бесовским. В Англии начало книгопечатанию положил в конце XV века Уильям Какстон, издавший «Смерть Артура» Томаса Мэлори, а также целую серию рыцарских романов и подборку народных книг, которые пользовались у читателей особым спросом. Занимательность привлекла Какстона и продолжателей его дела в анонимных произведениях — романах на темы не совсем рыцарские, зато доступные широкой публике. Истоки этих романов, между прочим, были в одних и тех же книгах — средневековых энциклопедиях, и в первую очередь — в «Великом зерцале» Винсента из Бовэ, доминиканского монаха, жившего в XIII веке. Его «Зерцало» (хотя над энциклопедией трудился, как принято теперь говорить, коллектив авторов) — неподъемные тома, по объему готовые поспорить с современными энциклопедиями, а по содержанию они были для своего времени абсолютно исчерпывающими. Именно из «Исторического зерцала» Какстон почерпнул немало сведений для книги о Карле Великом (во всяком случае, переводчик и издатель считал нужным так утверждать — «для солидности»). Винсенту из Бовэ и его энциклопедии обязан своим широким распространением и круг преданий, ставший основой романа о Вергилии, который открывает эту книгу.
Почему Вергилию так не повезло? В средневековой литературе он постепенно превратился из великого поэта в некроманта и волшебника, колдуна, творящего разнообразные чудеса. Виной тому, естественно, немалые трудности, встречавшиеся на пути тех школяров, которым приходилось одолевать кряжи «Энеиды» — произведения, прямо скажем, не самого легкого для чтения. Кроме того, сыграла свою роль и репутация Апулея, уже при жизни обвиненного в занятиях магией и вынужденного оправдываться. Понятное дело, если один писатель-классик «привлекался» за ведовство, то, с точки зрения средневековых послушников, зубривших «Энеиду», и другой должен быть ничем не лучше. Так сформировалась легенда. Первые упоминания о том, что Вергилий был не только поэтом, относятся к середине XII века.
Еще Иоанн Солсберийский (1115/20 — 1174) говорил о необычном даре Вергилия. Так, в первой книге «Поликратика» он пересказывает примечательный анекдот: «Мантуанский колдун спросил Марцелла, какой способ он считает более действенным для истребления птиц: предпочел бы он научить одну птицу убивать всех прочих или создать муху для истребления мух. Поведав об этом вопросе своему дяде Августу, он, следуя его совету, предпочел изготовить муху, которая изгонит всех мух из Энеаполя и избавит город от неизлечимой чумы. Так и было сделано: совершенно очевидно, что предпочтение, сделанное ради чьего бы то ни было частного удовольствия, пошло всем на пользу». Итак, муха была создана с конкретной целью и по сути своей стала воплощением того принципа полезности, который с блеском многими веками позже опроверг российский Левша, блоху подковавший. Иоанн Солсберийский также приводил в пример некоего стоика по имени Людовик, который «прожил долгое время в изгнании в Апулии, но даже после многочисленных бдений, продолжительных постов и многих изнурительных трудов, столь несчастных и бесполезных поисков, привез обратно во Францию скорее кости Вергилия, чем его дух».
Александр Некам в книге «О природе вещей» рассказывал про Вергилия: «Матуанскому певцу- пророку обязан Неаполь; оный, едва не погибший из-за множества пиявок, был спасен Мароном, бросившим на дно колодца пиявку золотую. И вот, когда по прошествии многих лет колодец решили почистить и извлекли ее оттуда, город тут же наводнило целое полчище пиявок, и не угомонилась напасть до той поры, покуда золотая пиявка не была помещена обратно в колодец. Известно также, что на рынке Неаполя мясо не могло находиться долгое время и тухло, так что даже мясники были вынуждены поститься. Но мудрость Вергилия избавила от этого неудобства: он закрыл мясной рынок и сдобрил мясо незнамо какой травою, так что и по прошествии пятисот лет оно остается свежим и обладает приятным запахом, сладость которого достойна всяческой похвалы. А что сказать о том, что этот самый поэт садик свой окружил и обнес неподвижным воздухом, словно забором или оградой? А что сказать о том, что он построил воздушный мост, по которому обыкновенно отправлялся в соответствии со своим желанием, куда ему нужно было? В Риме же он возвел знаменитый дворец, в котором стояло деревянное изображение каждой из областей, державшее в руке колокол. И как только какое-нибудь царство решалось поколебать могущество Римской империи, тут же предательское изображение принималось бить в колокол. А медный воин, восседавший на медном коне, находившемся на самой верхушке этого дворца, потрясая копьем, поворачивался в нужную сторону. Эта область, из страха перед римским юношеством, готовым тут же погрузиться на корабли и отправиться по воле сенаторов и родителей воевать против врагов Римской империи, не только отказывалась от задуманного преступления, но и обрушивала свой гнев на тех, кто к нему подталкивал. Когда же прославленного певца спрашивали, до коих пор богами будет сохраняться это знатное строение, он имел обыкновение отвечать: „Простоит, покуда не родит девственница'. Слышавшие это философы радовались, рассуждая: „Видно, оно будет стоять вечно'. Однако, как утверждают, с рождением Спасителя этот знаменитый дворец внезапно превратился в прах».
В конце XII века отправившийся в Италию Конрад Кверфуртский был уже уверен, что сам город Неаполь построен Вергилием. В письме, посланном из Италии в родной Хильдесгайм, Конрад — человек, не чуждый классической учености, писал: «Видели мы искусное творение Вергилия — Неаполь, ведь пряжа сестер-парок привела к.тому, что стены этого города, заложенные и возведенные этим философом, нам выпало уничтожить по повелению императора. И не помог жителям города тот самый идол, что был с помощью магического искусства помещен сквозь крохотное отверстие этим самым Вергилием в стеклянный сосуд, в целостности которого было заключено такое свойство, что до тех пор, покуда сосуд остается невредимым, город не претерпит никакого урона. Когда и сосуд, и стены оказались в кашей власти, мы стены снесли, хотя сосуд оставался целым. Скорее всего город подвергся разрушению потому, что сосуд был треснутым. В том же самом городе стоит медный конь, сделанный Вергилием с помощью магических заклинаний таким образом, что до тех пор, пока он остается невредимым, ни одна лошадь не может расседлаться. А все оттого, что земля эта обладала от природы таким свойством: прежде сооружения этого медного коня ни один конь не мог нести всадника, не переломав себе хребет. Там же расположены укрепленные врата, возведенные наподобие замка, с медными створками, которые ныне находятся в руках приверженцев императора, так вот, там соорудил Вергилий медную муху, и до тех пор, покуда она остается невредимой, ни одна муха не может проникнуть в пределы города. В близлежащем замке, на возвышенности, расположенной между городом и морем, находятся кости Вергилия, и если их вынести на солнечный свет, то небеса тут же темнеют, море преображается до самых глубин, поднимается буря и грохочет гром. Это мы видели и проверяли лично.
Поблизости расположено местечко Байи, о котором упоминают многие авторы, это там находятся купальни Вергилия, помогающие от всяких телесных недугов. Среди этих купален одна выделяется своими размерами и значением — в ней стоят статуи, ныне уже пострадавшие от времени, и каждая из них изображает какой-либо телесный недуг. Там стоят и иные гипсовые статуи, каждая из которых указывает на
