— Его там нет.
— Что вы говорите, не может быть, — недоверчиво пробормотал Карлсон, протискиваясь между Реми и дверным проемом в комнату своего сына. На пороге он остановился с недоумевающим видом.
— А где же он? — обратился Жерар к детективу.
— Я себе задаю тот же вопрос. Ваш сын выходит по ночам? У него есть квартира, студия, место, где он может ночевать? У него есть друзья или девушка, с которой он проводит время по ночам? — забросал его вопросами Реми.
— Н-нет… Я не знаю… В конце концов объясните мне…
— Включите свет.
Жерар послушно включил. Реми заглянул под кровать, затем распахнул шкаф и стал сбрасывать вещи, валявшиеся в беспорядке на полках, прямо на пол.
— Что вы делаете? — Возмутился Жерар. — По какому праву! У вас есть право на обыск?
— Заткнитесь, — бросил ему Реми.
Он нагнулся и вытащил снизу из недр шкафа куртку. Синюю с малиновым.
Отвесив ее на руке, Реми посмотрел вопросительно на Максима. Тот побледнел.
Другого ответа Реми не понадобилось.
— Извините, — сухо сказал он Жерару, — за беспорядок. Ваша машина на месте?
— Должна быть…
Обеспокоенный, румяный со сна Карлсон суетливо начал спускаться по лестнице, шлепая тапочками. Реми снова обогнал его и скачками помчался вниз.
Максим деликатно обогнул ничего не понимающего Жерара и поспешил за детективом.
Тот, как и в прошлый раз, уже поднимался ему навстречу из гаража.
— Значит, он пешком дошел до Сони и увез ее на ее машине… Куда?
Подоспел Жерар.
— Вы можете мне объяснить, что происходит?
— Что говорила вчера вечером Соня?
— Соня? А что она должна была…
— Она сказала, что знает преступника? — перебил его Реми.
— Нет… Почему?.. Ничего такого… Она только сказала, что уверена, что это не Пьер…
— Жерар, слушайте внимательно и соображайте быстрее: говорила ли Соня, — чеканил каждое слово Реми, — что она узнала преступника?
— Ах да… То есть нет…
— Быстрее, — простонал Реми.
— Она сказала, что может его узнать. Что он был ниже Пьера и нос у него не такой длинный…
Детектив отвернулся от Жерара и посмотрел пристально на Максима.
— Я знаю только одно место, где они могут быть, — произнес он с расстановкой.
— Я тоже, — ответил тот, содрогнувшись. Они снова выскочили в ночь, оставив обескураженного Жерара на пороге его дома.
…У Сони было такое странное чувство, словно она о самого начала знала, что это Этьен, только по какой-то причуде памяти забыла об этом. Этьен вглядывался в ее глаза, высматривая произведенный эффект. «Я давно догадалась», — хотела она сказать, но не смогла. Ее рот был по-прежнему заклеен.
Словно уловив ее мысль, Этьен взялся за уголок наклейки, больно потянув кожу вокруг рта.
— Можешь теперь кричать сколько угодно, — усмехнулся он. — Здесь тебя никто не услышит. И не найдет.
И он стал отдирать пластырь. Соне показалось, что вместе с кожей. Она замычала.
— Что? — спросил Этьен. — Больно? — Он снова усмехнулся. — Впрочем, ты права. Лучше я буду говорить один. — Он вновь приклеил отодранный уголок. — Что ты мне можешь сказать? «Это жизнь, малыш», — передразнил он ее. — «Малыш»…
Соня никогда не видела его таким. Мальчик, застенчивый влюбленный паж, бросавший на нее, свою королеву, испепеляющие взгляды, не смея приблизиться…
Вот чем был всегда Этьен, вот чем! Но теперь перед ней стоял хладнокровный насильник. Развязная, наглая улыбка бредово бродила по его красиво очерченным губам. Тонкий смуглый нос заострился в свете свечи, в черных азиатских глазах плясали отблески пламени. Соня смотрела на него в полном изумлении.
Он наслаждался ее взглядом. Он подошел вплотную.
— Жаль все-таки, что твой рот заклеен, я не могу его поцеловать, — интимно сказал он. — Я так давно хочу это сделать… Может, отклеить? Ты не будешь слишком много болтать?
Соня смотрела на него во все глаза, но теперь к ее изумлению примешивалось отвращение. Прочитав ее взгляд, он снова улыбнулся.
— Н-е-ет, так будет лучше. Обойдемся и без рта. У тебя есть и другие местечки, которые мне нравятся…
Он схватил ее за грудь. Соня снова брыкнулась. Этьен поймал ее связанные ноги, подержал, издевательски улыбаясь, на весу и, слегка разведя их, надел себе, как венок, на шею. Не удержавшись, Соня упала спиной на стол.
— Так-то оно лучше, правда?
Она была теперь полностью в его власти. Его руки захозяйничали на ее теле. Он ласкал ее, так же нежно и умело, как и некоторое время назад, когда ей снился Максим, вглядываясь в смену выражений ее лица, ища отклик своим любовным действиям. Но это был не пригрезившийся ей во сне Максим, это был реальный до ужаса Этьен, и его ласки вызывали в ней только ненависть. Ее связанные за спиной руки больно давили ей в поясницу.
Не найдя ожидаемой реакции, он начал злиться, удвоив свои усилия ее возбудить.
— Не хочешь, значит, — комментировал он, тиская ее на все лады. — Тогда хотела, а теперь не хочешь. Будешь из себя девственницу строить, да? Ханжа!
Лицемерка! Русский тебе снился, признавайся? — Он больно ущипнул ее за сосок. — Я заметил, как ты на него смотришь… Твой муженек тебя не удовлетворяет, ты давно хочешь трахаться, я знаю. Что смотришь на меня? Знаю. Я тебя видел. Как ты, пока Пьерчика дома нет, перед зеркалом собой любуешься, как себя оглаживаешь… Ага, заело? Да-да, моя маленькая Соня, я на черешне сидел, с нее хорошо твоя комната видна… Это ты на ночь ставни закрываешь, а днем — все как на сцене. Особенно сейчас, когда темнеет рано и ты зажигаешь свет… Ага, знаешь о чем я говорю, по твоему лицу вижу, что мы друг друга понимаем! Значит, сама только и думаешь, как бы нормального мужика поиметь, а строишь из себя недотрогу! С папашей моим в невинные игры играешь… Знаешь небось, что он импотент, как и твой муженек? А? Устраивает тебя? Я прекрасно понимаю, что тебя устраивает. Денежки, вот что. Тебя нужно покупать. Ты путана, твое тело денег стоит! Если бы они у меня были, ты бы давно была со мной… А не смотрела бы на меня, как на недоноска. Я же тебя каждым взглядом раздевал, каждым взглядом имел! А ты «малыш», тю-тю, сю-сю, будто не догадываешься. Я тебе никогда не верил! Ты все прекрасно понимала, но тебе это щекотало нервы. Признайся! И кое-что пониже, да? Вот здесь:
Его пальцы стали медленно проникать во влажную глубину ее лона, расталкивая, раскачивая его тесные стенки.
— Но я тебя никогда не ревновал к папаше, — продолжал он, вглядываясь в Сонино лицо в надежде разглядеть на нем эффект от своих слов и в особенности действий. — Знаешь, почему? Потому что я знал, что ты не отдаешься. Ты — продаешься! Или, — Этьен коротко хохотнул, — или насилуешься!
И он сопроводил свои слова энергичным действием пальцев, которые втиснулись в нее до самого своего основания.
Соня сделала над собой усилие, чтобы подавить волну возбуждения, которая, еще не утихнув от недавних видений, начала снова захлестывать ее тело.
Но Этьен почувствовал ее. Его взгляд смягчился, его руки стали нежнее. Он отпустил ее ноги и навис над ней, распростертой перед ним на столе.
Он прижал свои, еще влажные от Сони, пальцы к лицу, с шумом вдохнув ее запах, и со стоном облизал их.
