— Да, — ответила я недоуменно.
Кати отвела глаза и отвернула голову к окну. Но спустя минуту до меня донесся ее следующий вопрос:
— Из Москвы?
— Из Москвы, — сказала я сдержанно, — а что?
Ответа не последовало. Ее вопрос оставил у меня неясный, но неприятный осадок. Должно быть, Кати не любит русских, — решила я.
Удивительно, стекла в подъезде были уже вставлены, стены вымыты и почти ничего не выдавало следов взрыва, происшедшего тут неделю назад. Мы поднялись на лифте и перед дверью квартиры я протянула Кати ключи.
— Как я вам говорила, мы с Шерил собирались переезжать, так что не удивляйтесь, все упаковано…
Кати вошла первая и застыла на пороге комнаты. Я топталась сзади, за ее массивным телом, полагая, что не следует мешать ее эмоциям.
— Это вы называете «упаковано»? — не оборачиваясь, спросила она ледяным тоном.
Я вытянула шею из-за широкого плеча.
В комнате все было вверх дном, приготовленные нами коробки и сумки были выпотрошены, мебель перевернута, вещи валялись по всей квартире.
Значит, Шерил не оставили в покое. В квартире что-то искали.
Я вызвала полицию.
Приехал уже знакомый мне комиссар Гренье с двумя помощниками, которые принялись перебирать и описывать вещи, снимать отпечатки. Я представила комиссару мачеху Шерил. Подняв валявшиеся стулья, он предложил нам сесть и спросил:
— Кто из вас может мне сказать, пропало ли что-нибудь?
Кати в ответ пожала плечами.
— Я не знаю достаточно хорошо вещи Шерил, — сказала я, — но по-моему, у нее ничего ценного не было. Она к вещам достаточно равнодушна… Кроме того, часть вещей мы с ней собирались перевезти сами и успели погрузить в машину — они, видимо, разлетелись на кусочки во время взрыва. А что там было — я толком не знаю. Шерил большую часть сама складывала. Я только видела, что там было стекло — посуда, вазочки…
— Одежда, косметика, драгоценности — добавил комиссар. — Кое-что уцелело и находится у нас в полиции. Вы можете за ними придти, — обратился он к Кати.
— Вы думаете, это простая кража? — спросила я. — Кто-то из соседей мог сюда залезть, зная, что хозяйки нет… — добавила я соображение.
Комиссар покачал головой.
— Вряд ли. Смотрите, как все было разбросано — зло, без всякой необходимости, как эти стулья, например, на которых мы с вами сейчас сидим… Кто-то искал здесь что-то конкретное, и злился, не находя. Вот только нашел ли в конце концов — мы не знаем. Вам ее деловые бумаги не знакомы? Где она их держала?
— Не могу сказать… Кажется, Шерил как-то обронила, что ничего не хранит дома — помните, я вам уже рассказывала, что в ее квартиру и раньше забирались? Они и в тот раз ничего не взяли, только перебили ее компакт-диски и аудиотехнику. Как и сейчас, зло и бессмысленно. Но с тех пор она стала остерегаться хранить что-либо из деловых бумаг дома.
Двое полицейских закончили, наконец, работу. Поговорив с ними, комиссар снова обратился ко мне:
— Шерил не вела дневник? Был ли у нее еженедельник? Адресная книжка?
— Насчет дневника — не знаю, а еженедельник и адресная книжка — были точно, я сама видела. Еженедельник в кожаном переплете, толстый, темно-коричневый, густо исписанный, и там же раздел адресов. Но он, скорее всего, в сумке у Шерил остался, я его часто видела у нее в сумке.
— В сумке его не было. Мы все просмотрели. Вернее, клочки от того, что там осталось… Еженедельника не было. Возможно, что Шерил решила, что во время переезда он ей вряд ли понадобится и сложила его с другими вещами… Но, если это так, то его украли.
— Зачем? — тупо спросила я.
— Хотел бы я это знать, — был ответ комиссара.
— Надо связаться с членами «Чистой Планеты». Возможно, у нее намечались какие-то встречи, были какие-то пометки в связи с конкретными личностями и именно они интересовали грабителя…
— Спасибо, Джессика Флетчер [10]. Без вас я бы не догадался.
Мы остались с Кати одни посреди хаоса.
— Я… Если хотите, я могу вам предложить остановиться в моей квартире… Здесь ведь невозможно жить!
Я имела ввиду свою прежнюю квартиру — ведь она еще числилась за мной, Владимир Петрович до сих пор так и не знал, что я переехала.
Кати посмотрела на меня.
— К тому же, эту квартиру полиция наверняка опечатает.
— Я могу остановиться в гостинице, — произнесла она полувопросительно, давая мне возможность, на случай, если мое предложение было неискренним, ухватиться за этот вариант.
Бедолаги, как они только выживают в их западном мире с подобным стилем взаимоотношений!
— Я предлагаю совершенно искренне. Я должна еще остаться в больнице, квартира свободна. Никаких проблем. Да и потом, у меня уже есть другая, которую мы сняли вместе с Шерил…
— Спасибо, — сказала Кати, в первый раз улыбнувшись по-человечески, — это очень любезно с вашей стороны.
— Ну что вы, у нас в России это совершенно нормально. Вы мать моей подруги…
— Приемная мать, — сказала Кати.
— Я знаю, — кивнула я, — это не имеет значения. Вы близкий ей человек.
— Вы с Шерил очень дружили? — глянула она на меня как-то настороженно.
— Очень.
— Вы действительно не знаете, кто мог подложить бомбу в ее машину?
— А по-вашему, я должна знать? Вы подозреваете, что я замешана в этом взрыве? Или для вас все русские являются тайными агентами КГБ, как в ваших дурацких фильмах?
Кати окинула взглядом мои пластыри и покачала головой.
— Извините. Вопрос был глупым.
Мы снова на такси отправились ко мне домой. Показав Кати нехитрое хозяйство моей прежней квартиры и предложив ей располагаться с удобствами, я набрала Москву. Наш домашний телефон по- прежнему хранил гробовое молчание. Отвратительный холодок уже начал сгущаться у меня в животе, как меня вдруг осенило: у нас просто отключили телефон! За неуплату, например… Хотя Игорь платит исправно, но стоит забыть — месяц потом будешь бегать, чтобы включили! Или на линии ремонт — всего- навсего! А я-то страху нагнала, невесть чего передумала! Ведь Игорь и знать не может, что со мной случилось и как важно мне сейчас связаться с ним! Более того, он, не зная моего нового номера, оборвал, должно быть, этот телефон звонками и волнуется до потери сознания, что не может меня найти! Ну конечно же! Все очень просто и надо срочно позвонить маме. Она должна быть в курсе — Игорь наверняка спрашивал у нее, звонила ли я, и бедная мама тоже волнуется! А я, бестолочь, из-за своих страхов ей не звоню!
Кати вышла из душа с полотенцем на голове и спросила меня, хочу ли я с ней поужинать.
