Благотворительный бал

стойку карманный магнитофон. Девице.) И вы, миссис, перестаньте, пожалуйста, посудой звякать. Уши откройте. Да пошире.

Зазвучала русская песня «На маленьком плоту». Виктор плачет. И у девицы на глаза набегает слеза. Бармен кладет перед Виктором счет. Виктор, не глядя, ставит подпись. Капнувшая слеза размывает чернила.

8. Интерьер. Холл гостиницы.

Виктор, уже хорошо набравшийся, неприкаянно слоняется по обширному холлу, сверкающему мрамором, хрусталем и позолотой, среди нарядной, беспечной и абсолютно равнодушной публики. Увидев киоск, устремился к скучающему за стеклом продавцу. Тыча пальцем, делает заказ: зубную пасту, бритвенный прибор, флакон шампуня. Еще набирает: одеколон, дезодорант и множество другой мелочи. Расписывается в счете, показав продавцу ключ, и, взяв упаковку, отходит. Скучающе глядит вокруг, вертит пакет в руках. Потом ему это надоедает и, он бросает все покупки в урну для мусора.

Возле другого киоска выбирает диковинные купальные трусики, примеряет, прикладывая у всех на виду к своему вечернему костюму, потом еще что-то ему упаковывают в пакет. Он, не глядя, подписывает счет и, не взяв покупку, устремляется в толпу. Продавец кричит ему вслед, но он не слышит.

Он увидел в толпе знакомое женское лицо. Это оказалась девица из бара, перетиравшая за стойкой бокалы и так дружески и заинтересованно поглядывавшая на него. В Викторе проснулся прежний салонный лев, дамский соблазнитель. Он преобразился, даже похорошел, раздался в плечах, и отрепетированная улыбка прилипла к его губам.

Виктор. О! Вы уже закончили работу?

Она одарила его улыбкой, которая еще больше подзадорила нашего сердцееда.

Виктор. Надеюсь, вы не очень спешите домой?

Она. Почему обязательно домой? Вы не допускаете мысли, что у меня может быть свидание?

Виктор. Конечно же, конечно. Я, старый дурак, упустил из виду ваш нежный возраст. Простите великодушно, но, может быть, вы уделите мне чуть-чуть вашего времени?

Она. Может быть.

Виктор. Вы великодушны. А я в ответ буду прям и без всяких — яких приступлю прямо к делу.

Она. Приступайте.

Виктор. Вы бы хотели… сняться в кино?

Она. Нет.

Виктор (опешив). Это при вашей-то внешности?

Она. Вот именно. Предпочитаю, чтобы мне не пудрили мозги. И излагали предложение яснее.

Виктор. Значит, кино вас абсолютно не интересует.

Она. Абсолютно. Я жду, ваше время истекает.

Виктор. Тогда позвольте… я вам могу предложить… любой подарок, который вы выберете.

Она (насмешливо). Где?

Виктор. Здесь. Все вокруг, на чем остановится ваш взгляд, — к вашим услугам.

Она. Ясно. Но я предпочитаю наличными. Дорогой папаша, я за вами наблюдала в баре. У вас нет ни цента. А только ключ, оплаченный кем-то. Этого мало, чтоб попользоваться моим телом, Адью!

Виктор. Постойте! Куда вы?

Она. На свидание.

Виктор. И тоже за наличные?

Она. Он — мой сверстник.

И ушла, сияя рекламной улыбкой и пружинно покачивая крепкими бедрами.

Из Виктора словно выпустили воздух. Он обмяк, осунулся и постарел.

А вокруг него люди улыбаются, беспечно болтают, и никому лет дела да него.

Скучающий взгляд его скользит по ярким рекламным щитам и застревает на одном из них — «Сауна.

Массаж». И вот он — перед дверью с такой же надписью. Открывает.

9. Интерьер. Прихожая сауны.

В массажной, со множеством зеркал и цветных реклам, изображающих почти обнаженных женщин и мужчин, всех до единого одинаково улыбающихся, он узрел живое существо, такое же прелестное, как на рекламе. Рыжекудрое, белолицее, юное. Босоногое, голорукое. В коротком халатике, явно надетом на голое тело. Она с улыбкой поднялась с дивана и сделала несколько шагов ему навстречу, утопая босыми ногами в пушистом ковре.

Виктор. Принимаете поздних гостей?

Ширли. Мы открыты до полуночи.

Виктор. Прекрасно. Можно не спешить. А оплата… наличными? Или устроит моя подпись на счете?

Ширли. Если у нас проживаете…

Виктор небрежно показал ей ключ с номером.

Ширли. Никаких проблем. Раздевайтесь.

Виктор. При вас?

Ширли. Я вас стесняю?

Виктор. Что вы? Наоборот. Но, возможно, вы…

Ширли. Это — моя работа. И за это мне платят. Вам помочь раздеться?

Виктор. Нет, нет. Я сам. Что, я кажусь таким дряхлым, что нуждаюсь в помощи?

Ширли. По крайней мере вам не семнадцать лет.

Виктор (раздеваясь). А вам сколько?

Ширли. Восемнадцать.

Виктор. Я в два с половиной раза старше вас, дитя мое.

Ширли. Не сказала бы.

Виктор. И не говорите. А то я заплачу.

Ширли. Чтоб вы не печалились, я поставлю музыку. Мою любимую. И вы увидите, что никогда не надо терять надежды. Что-то впереди маячит.

Виктор. Для меня маячит лишь одно: похороны за казенный счет.

Он с усиливающимся интересом смотрит на проступающие сквозь ткань халатика линии ее тела, на крепкие икры, когда она, привстав на цыпочки, достала из внутреннего кармана его распятого на вешалке черного сюртука пачку изрядно помятых фотографий. Фотографии ее убедили. Она не в силах скрыть своего восторга.

Ширли (перебирая фотографии). Боже мой! Я глазам своим не верю. А это кто?

Виктор (небрежно скосив глаз на протянутую Ширли фотографию). Это?.. Ну, как его?.. Ив Монтан. Полный склероз. Мы с ним в ту ночь крепко поддали.

Ширли. Вот так сидели друг против друга… и пили?

Виктор. Вот так сидели друг против друга и… пили. Да еще как! Он все не хотел мне уступать, и в результате допились до чертей… Заслюнявили друг друга поцелуями.

Ширли. Ну, неправда. Вы шутите. Он — мой кумир. Я его обожаю.

Виктор (обиженно). Не веришь — не задавай вопросов. Все! Больше не