вместе с забастовкой кончатся и их невзгоды; и хотя они, приведя множество доводов, пытались уверить себя и друг друга, что компания скоро вынуждена будет пойти на уступки, сохранять оптимизм оказалось не так-то просто, и когда день подошел к концу, они молча поставили на место свои плакаты, кивнули друг другу на прощанье и разошлись. День был длинный и жаркий. С самого утра никто ни разу не поднял голову, чтобы взглянуть на безоблачное голубое небо. Лето еще не кончилось, и впереди было много жарких дней.
Руководство профсоюза и дирекция завода регулярно встречались, пытаясь уладить конфликт. На первой встрече после инцидента с грузовиками каждая из сторон вела себя более высокомерно и крикливо, чем обычно, однако результат этой встречи ничем не отличался от результатов всех предыдущих. Профсоюз никому не мог позволить прибрать к рукам программу социального обеспечения, но, даже будь их бухгалтерские книги в полном ажуре, уступать требованиям компании было уже слишком поздно. Пробастовав столь длительное время, они уже не могли довольствоваться тем договором, который был предложен до начала забастовки. В забастовочном фонде оставалось достаточно денег для того, чтобы в случае необходимости еще в течение года еженедельно выдавать рабочим десятидолларовые продуктовые наборы; да и профсоюзные организации всей страны обещали по первому требованию оказывать финансовую помощь. Руководство профсоюза, возмущенное непреклонной позицией компании и прорывом грузовиков через заслон пикетчиков, в понедельник прервало переговоры и удалилось, заявив, что следующая встреча откладывается на несколько недель — до тех пор, пока компания не прекратит произвол и не поймет, что, если понадобится, рабочие готовы бастовать еще целый год, лишь бы добиться приемлемого договора. Секретарь-делопроизводитель остался в городе, а все остальные руководители отправились отдыхать в Канаду. Они нуждались в отдыхе от проблем, связанных с забастовкой, и от томительной жары.
Мистер Харрингтон сказал остальным представителям компании, что они и впредь должны твердо стоять на своем. За исключением одной оплошности, в результате которой пришлось прибегнуть к услугам транспортно-экспедиционной фирмы, чтобы преодолеть заслон пикетчиков и поставить на завод, расположенный на севере штата, крайне необходимые детали, все шло гладко. Другие заводы компании и субподрядчики, разбросанные по всей стране, были заблаговременно нацелены на выполнение текущих заказов, а также тех, которые могли поступить в ближайшем будущем. Все правительственные контракты были выполнены, а новых не ожидалось до февраля будущего года. По крайней мере важных. К тому же способы распределения контрактов между другими заводами и способы регистрации трансфертов позволяли рассчитывать на существенную эко-номию за счет уменьшения налоговых платежей. Разумеется, некоторым молодым служащим в связи с забастовкой достался почти непосильный объем работ, но значительная премия на Рождество и дружеская похвала должны были их не только порадовать, но и вдохновить на то, чтобы еще больше работать в будущем. А на выплату премий должен был пойти лишь незначительный процент суммы, сэкономленной за счет невыплаты зарплаты. Вряд ли кто-нибудь из руководства компании рассчитывал взять в ближайшее время отпуск, но мистеру Харрингтону было все равно, пускай все трудились бы без отпуска хоть целую вечность — он был полон решимости любым путем избавиться от Гарри Блэка. В конце концов, терять ему было нечего.
Гарри не заметил перемены в рабочих, перед уходом аккуратно прислонявших свои плакаты к стене. Уже в самом начале шестого он остался в конторе совсем один и потому некоторое время попросту бездельничал и пил пиво, а мысли его блуждали вокруг всего, что случилось за последнее время, и в конце концов, на память пришло упоминание Джинджер о клубе «У Мэри» на Семьдесят Второй улице. Поразмыслив, он решил туда съездить. Он взял такси, добрался до Семьдесят Второй и велел водителю ехать по улице, а увидав вывеску «У Мэри», велел остановиться на ближайшем углу и пешком вернулся назад.
Лишь подойдя к двери, он почувствовал некоторое беспокойство, поняв, что находится в незнакомом районе, у входа в незнакомый бар. Войдя, он тотчас отошел в сторонку и попытался ничем не выделяться среди тех, кто стоял у стойки. «У Мэри» было так людно и так шумно — музыкальный автомат в задней комнате состязался в громкости с другим, у стойки, — что Гарри удалось затеряться в этом хаосе, и охватившее его чувство неловкости улетучилось еще до того, как он осушил первый стакан. В конце концов он сумел протиснуться к тому месту у стойки, откуда было видно весь бар и большую часть задней комната. Поначалу его удивляло поведение женщин, однако, послушав их разговоры и приглядевшись к тому, как они двигаются, он сообразил, что большинство из них — это переодетые женщинами мужчины. Он глазел на всех, кто двигался и говорил, не в силах точно определить их пол, но с удовольствием наблюдая за ними и с не меньшим удовольствием испытывая трепет и возбуждение от пребывания в столь странном месте. Люди, находившиеся в задней комнате, вызывали у него более острый интерес, чем все остальные, поскольку он догадывался, что они делают под столиком руками, и был чрезвычайно удивлен, когда увидел, как здоровенный детина, похожий на водителя грузовика, наклоняется и целует сидящего рядом парня. Поцелуй, казалось, длился очень долго, и Гарри почти почувствовал, как соприкасаются их языки. Он продолжал глазеть. Заметил татуировку на руках у детины. Быстро взглянул на собственные грязные ногти, потом — опять на любовников в кабинке. Их губы медленно разъединились, и они, посмотрев с минуту друг на друга, потянулись за своими стаканами, причем детина по-прежнему одной рукой обнимал любовника за плечи. Гарри глазел до тех пор, пока ему не стало неловко, и тогда, потупив взор, он поднял свой стакан и залпом осушил его. Заказав еще одну порцию, он отхлебнул глоток, закурил и вновь принялся смотреть вокруг.
Время от времени кто-нибудь улыбался Гарри, задевал его, проходя мимо, или заговаривал с ним, и несколько раз он расплывался в своей улыбочке, но она отнюдь не способствовала продолжению разговора, и потому Гарри так и стоял в одиночестве, пил и смотрел вокруг, пока не заметил, что вошла Джинджер. Она сразу направилась в заднюю комнату и скрылась из виду, прежде чем Гарри успел пошевелиться. С минуту он смотрел ей вслед, намереваясь ее догнать, но, зная, что в этом случае всё станет известно ребятам из «Грека», в конце концов, решил допить и уйти, не показываясь ей на глаза.
Наутро Мэри потребовала объяснений: где Гарри шлялся вчера вечером, где пропадал в субботу ночью, явится ли сегодня домой, не считает ли он, что тут ночлежка и можно приходить, бля, когда вздумается, да и вообще, как началась забастовка, он возомнил о себе невесть что, а она такого паскудного отношения к себе не потерпит…
Гарри продолжал ополаскивать водой лицо, пока она говорила, и не замечал ее, направляясь мимо нее в спальню и одеваясь, а покончив со всеми делами и собравшись уходить, велел ей заглохнуть, не то силком ей в рот засунет. Мэри уставилась на него, твердо решив, что не потерпит его высокомерного равнодушия. Она посмотрела Гарри в глаза, рассчитывая, ожидая, что он отведет взгляд или отвернется, и сказала, что ей осточертело его паскудство. Гарри стоял неподвижно, по-прежнему сверля ее глазами, но постепенно начиная ощущать ее взгляд, ее присутствие, постепенно теряя уверенность в себе и испытывая всё более сильное желание плюнуть ей в лицо и уйти из дома, всё отчетливее осознавая свои намерения и свою нерешительность и даже слегка оробев, когда голос жены вселил в него все эти чувства. Но не в словах ее — их он не разобрал, услышав только протяжный, пронзительный звук, — а попросту в движении ее губ и в том самом звуке заключалось нечто реальное, разом положившее конец всем его сомнениям. Едва она умолкла, по-прежнему не сводя с него пристального взгляда, как он отвесил ей оплеуху. Да пошла ты на хуй! Мэри продолжала пристально смотреть на него, открыв рот и коснувшись кончиками пальцев своей щеки. Гарри вышел из дома и, расплывшись в своей улыбочке, быстро зашагал в контору, готовый к началу нового дня забастовки.
Рабочие разбирали свои плакаты и протягивали Гарри книжки, чтобы он ставил штампы; или наливали себе чашку кофе, стакан пива — явно смирившись с судьбой и почти все время храня молчание. Они еще не совсем растеряли чувство юмора, но им было не до шуток. Гарри пребывал в хорошем, беззаботном настроении, но он замкнулся в себе, думая о баре «У Мэри», и потому сидел тихо, кивая, изредка заговаривая, не крича и не похлопывая никого по спине, а с виду разделяя тревогу и озабоченность рабочих.
Второй раз Гарри поехал к «Мэри» только в пятницу вечером. Он, как обычно, заполнил расходную ведомость, поболтал с ребятами, которые, как обычно, зашли от «Грека» попить пивка, посидел немного в конторе после их ухода, потом направился к «Мэри». Войдя, он сразу подошел к углу стойки, огляделся, проверив, нет ли в баре Джинджер, и заказал стаканчик. «У Мэри» собралось еще больше народу, чем в
