две капли воды похожий на короля. Велико же было их удивление, когда выяснилось, что этот человек, работающий на ярмарке грузчиком, действительно их король. Когда же они осмелились выразить свое удивление по поводу того, что он утомляет себя столь тяжелым трудом, тот возразил им:
— Клянусь честью, господа, груз, который я сбросил со своих плеч, был гораздо тяжелее этого! Самое тяжелое бремя покажется соломинкой по сравнению с тем, что я нес на себе. За четыре последние ночи я спал крепче, чем за все годы, пока я царствовал.
Король не поддался на уговоры и так и не переступил порога дворца.
Последнюю главу этого раздела мы назвали «Путь в пропасть», потому что мало кому из правителей удавалось найти иной путь с вершин власти.
Но всякий конец неизбежно чреват новым началом. Та же черта, которая стоит в конце правления одного, открывает правление другого. А удар от падения одного правителя возвещает о восхождении нового. Так мы снова должны обратиться к тому, о чем говорили вначале, — к путям, ведущим на вершины. Круг замыкается.
Страшно на вершине, одиноко и безысходно. Удержаться там трудно. И путь оттуда только один — вниз, другого нет. Сколь же велика должна быть эйфория власти, если она перевешивает все это и тех, кто пытается карабкаться все вверх и вверх по неверным ступеням, не становится в мире меньше. Самым удачливым из них — если именно это считать удачей — удается взобраться на последнюю, верхнюю ступень и какое-то время, балансируя и вцепившись в перила, удерживаться там.
Но существуют и другие пирамиды власти, беспредельной и безотчетной. Вершины их скрыты. Ни лиц, ни даже имен тех, кто взошли на них, не знают подданные. Но тем больше их преданность и беспредельнее верность своим незримым вождям.
Тайные общества, политические секты и ордены создали модель абсолютной власти. Участвуя в борьбе политических сил, воздействуя на реальности мира, сами они всегда предпочитают оставаться за занавесом.
Страница пятая — ФИОЛЕТОВАЯ, цвета покрова и тайны
ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА И ОРДЕНЫ
1. Ассасины, люди «Старика с гор»
В 1098 году граф де ла Котье, личный представитель короля Франции, после многих недель пути добрался наконец до цели своего путешествия — замка Аламут. Замок этот, расположенный в горах северного Ирана, известен был не столько своей неприступностью, сколько именем владельца. Именно ради встречи с хозяином замка проделал граф свой столь опасный и долгий путь.
Хасан ибн ас-Саббах встретил посланца франков с той смесью восточной любезности и безразличия, которые могли означать что угодно и не означать ничего. За годы, проведенные на Востоке, граф усвоил одну истину — то, как улыбается человек, что он говорит, не имеет никакого значения. Важно только, что он делает. Или собирается делать. Именно последнее и должен был выяснить граф — что собираются делать высокочтимый Хасан и его люди.
За глаза многие называли Хасана «Стариком с гор». Аламут, действительно, был расположен в горах. Но назвать Хасана стариком было никак нельзя. Стараясь не быть непочтительным и не смотреть собеседнику прямо в глаза, граф успел все же заметить, что хозяин замка был тех лет, когда человек, предрасположенный к власти, достигает ее. Не наследственной власти, ибо она приходит с рождением, а той, которую добиваются умом, железом и кровью. Человеком именно такой судьбы и был Хасан.
Миссия, возложенная на графа, была довольно деликатна. Конечно, союз его высокого собеседника с христианским королем, даже тайный союз, был бы вещью неслыханной, небывалой. Но разве кто-нибудь сказал — невозможной? Тем более когда та и другая сторона, вкрадчиво говорил граф, не поступясь ничем, обретут от этого союза только выгоды. Речь его лилась свободно и гладко. Так бывало всякий раз, когда он говорил с людьми Востока, — он переставал думать по-французски и думал на их языке. Временами, чтобы оживить речь, он делал цветистые сравнения и цитировал персидских поэтов. Но в то же время граф был достаточно осмотрителен, чтобы не приводить слова из Корана, хотя они были к месту и сами просились на язык. Он понимал, что для собеседника в его устах, устах неверного, слова эти могли прозвучать кощунственно. Как хорошо, что в свое время он изучил этот язык и владел им в совершенстве. Граф был очень доволен собой, доволен высокой миссией, выпавшей на его долю, доволен своим королем, задумавшим столь тонкую дипломатическую комбинацию.
В тот день Хасан ибн ас-Саббах не дал никакого ответа. Но граф знал, что так и должно быть. Когда под вечер они прогуливались вдоль крепостных стен, разговор шел о вещах изысканных, но далеких от цели его приезда — о поэзии, о цветах, об усладе души. Особенно об усладе души.
— Этот вид отсюда, с горы, — заметил граф, — невольно настраивает на философский лад.
Граф был учтив и старался не упустить случая сказать хозяину приятное.
— Вы мой гость, — улыбнулся Хасан. — Если жалкий вид, что открывается с этой моей стены, заставил вас подумать о вещах, о которых вы не задумывались у себя на родине, я буду рад и утешен.
Граф так и не решил для себя, было это ответной любезностью или оскорблением. На всякий случай он улыбнулся. Его улыбка могла быть истолкована двояко, так же как и слова Хасана. Но Хасан, видно, понял эту двузначность и решил пояснить свою мысль:
— Передавая мне сегодня слова короля франков, мой высокочтимый гость несколько раз говорил о выгодах предлагаемого союза?
— Граф почтительно наклонил голову. Именно это имел в виду его августейший повелитель. Выгоды, которые безопасны и удобны обоим.
— Вы, христиане, — нахмурился вдруг Хасан, — помышляете лишь об этом. О выгоде. Ради этого вы готовы предать друг друга. Но когда живешь здесь и смотришь на мир с этой горы, начинаешь видеть другое. То, что не видно вам. Вот мой человек… — он кивнул на часового, застывшего на крепостной стене. — Смотри, франк!
С этими словами Хасан взмахнул рукой. Человек в белом одеянии отбросил меч и прыгнул в пропасть.
Графу показалось, что глаза обманывают его. Он знал, что такого не может быть. Человек не может просто так, по мановению руки, броситься в пропасть. И словно чтобы разуверить его, чтобы заставить чужеземца понять, что это правда, Хасан снова махнул рукой — и другой часовой прыгнул вниз со стены крепости. Потрясенный граф не успел остановить его, как третья фигура, стоявшая у подножия башни, бросилась вниз.
— У меня семьдесят тысяч человек, верных мне и готовых умереть по одному моему знаку, — Хасан говорил, не глядя на гостя, и это было знаком неудовольствия. — Есть ли у твоего короля люди, которые были бы так же преданы ему? Передай это своему повелителю. Это — мой ответ.
Слова о семидесяти тысячах, преданных ему до конца, не были пустым хвастовством. Именно поэтому человека, который произнес эти слова, смертельно боялись правители от Каспия до Атлантики, от берегов Нила до Скандинавии. Он не был ни королем, ни императором, ни военным предводителем. У него не было ни империи, ни войска. Единственное, что было у него, это власть — страшная власть над людьми, власть заставлять их умирать и убивать других. Ни один из тогдашних правителей не чувствовал себя защищенным от людей Хасана. Облаченные в белые одежды, перепоясанные красными поясами — цвета невинности и крови, — они настигали свою жертву, где бы она ни была. Ни крепостные стены, ни стража не могли остановить их. Повинуясь пославшему их, они с радостью принимали любую, самую лютую
