было то, что Жуков явно недоговаривал.
Скунс прожил на свете столько, сколько киллеру вообще-то не полагается. И не в последней степени благодаря умению просчитывать варианты. Он их просчитал и теперь. Все, какие подсказал его богатый жизненный опыт. Начиная от пистолета, приставленного к жуковскому затылку, и кончая поступившим от кого-то предложением вернуть машину за выкуп.
И решил, что, всего вероятнее, Жукову позвонили не уголовники, а милиция, нашедшая-таки угнанный автомобиль. Но пребывает «Москвич» в состоянии очень плачевном. Разбит, сброшен в озеро или овраг. По каковой причине его, собственно, и смогли обнаружить. А Жуков темнит, выражается сугубо обтекаемо, потому что его могут услышать Нина и Стаська. От которых он, ясное дело, утаил травмирующие подробности…
Снегирёв хмуро покачал головой и набрал номер. Валерий Александрович сразу снял трубку.
– «Мессагу»[35] получил, – по обыкновению коротко сообщил ему Алексей. – Если я прямо сейчас?.. Хорошо…
И весь разговор. Он не стал ни о чём расспрашивать Жукова, потому что на сей раз вместо боя часов на заднем плане прослушивались голоса. Обеих жуковских «девчонок». И развёрнутые вопросы, на которые Валерий мог бы ответить «да» или «нет», тоже не стоило задавать. Потому что за стеной проснулась чуткая тётя Фира, травмировать которую опять-таки было совсем ни к чему.
Алексей согнал с дивана Ваську, блаженно разлёгшегося посередине, быстро оделся и побежал за машиной. Тётя Фира давно привыкла к самым непредсказуемым отбытиям и прибытиям своего жильца. И к тому, что он вряд ли правдиво расскажет, чем занимался.
Она полагала, будто он не замечал, как она вздрагивала при каждом новом сообщении о заказном убийстве, случившемся в Питере и окрест. Как боялась упустить какую-нибудь подробность. А потом мучительно силилась сообразить, где был в момент убийства её квартирант – дома или в отсутствии…
Снегирёв не был жмотом и вместе с печкой для прогрева двигателя купил дистанционный пульт. После некоторых ухищрений, предпринятых в кольчугинской мастерской, печка круто «положила» на упомянутые в инструкции двести метров действия пульта и стала бесперебойно включаться на любой стоянке, куда бы Алексей ни поставил машину. Да ещё выдавать ответный сигнал. Дескать, понял, начальник! Жду с нетерпением!.. Что в инструкции уже вовсе не упоминалось, но было очень полезно.
…Если Снегирёв не ошибся – а он скорее всего не ошибся, – то бедолага жуковский «Москвич» теперь, наверное, опять поедет к Кирюшке. И на сей раз – не с обычными симптомами старости, а кое с чем посерьёзнее. В лучшем случае смятая крыша и разбитые стёкла. А то и мотор, вдвинутый внутрь до водительского сиденья…
Выруливая на Московский, Снегирёв мрачно подумал о том, что оптимальным в смысле душевных ран (да и финансово) был бы вариант с выкупом. В этом случае Жуков получил бы машину целёхонькой. Зато корыстолюбивые похитители обогатили бы медицину. И в переносном смысле, и в самом прямом… Скунс разжал руки, стиснувшие руль, и вздохнул. Если бы да кабы…
Да. А ведь теоретически он бы вполне мог сделать пару тонких намёков. На толстые обстоятельства. В определённом обществе. И тогда на розыски похищенного «Москвича» сорвалась бы такая тьма пронырливого и всезнающего народа, что получилось бы, как в знаменитом анекдоте об Иосифе Виссарионовиче и утерянной трубке. Сотня арестантов немедленно созналась чекистам в покраже и с готовностью назвала сообщников, ещё две сотни трубок подобрали в местах давней ссылки сибирские пионеры…
А кое-кто задался бы вопросом, с какой стати Скунсу интересоваться древним автомобилем, угнанным у нищего инженера, никоим боком не вмешанного ни в какой криминал. И чья это серая «Нива» время от времени…
Вот и выбирай. Вот он и выбрал.
Ему открыла совершенно несчастная Стаська. Она, естественно, знала о чудесном обретении «Москвичика», и несчастье состояло в том, что ей было никак невозможно поехать с дядей Лёшей и дядей Валей на «опознание». Нынешние школы, как и государство в целом, дисциплинарными предрассудками не страдают, но Стаську воспитали в старорежимных понятиях.
– Контрольная по математике, – безутешно объяснила она «дяде Лёше». И шёпотом, чтобы не услышала тётя Нина, добавила: – Блин.
– Блин, – тоже шёпотом согласился Снегирёв, но про себя вздохнул с облегчением. «Москвич» мог оказаться в состоянии столь непотребном, что как бы «опознание» ка всём серьёзе не превратилось в трагедию.
Ну а так можно будет соврать потом что-нибудь подходящее…
Рекс бродил по квартире подавленный, сердитый и беспокойный. Он даже Снегирёва приветствовал без. обычного энтузиазма. «Что же это творится, Божественный Хозяин? – спрашивали его глаза. – Что же это творится?..» Пёсий рассудок, конечно, не постигал причин происходившего, зато очень хорошо оценивал результаты. У супругов Жуковых был нормальный (читай – невыспавшийся и тревожный) вид людей, вытащенных из-под одеяла на три часа раньше обычного, и притом по достаточно невесёлой причине. С такими, как у них, физиономиями только на похороны собираться. Снегирёв подумал о том, что непоправимые увечья «Москвича» для них и будут почти эквивалентны похоронам. Они тяготели душою к той среде и тем временам, когда автомобиль покупали один раз на всю жизнь и потом много лет холили и лелеяли, и невозможно было относиться к нему просто как к вещи…
– Алёша, вы завтракали? – заботливо спросила Нина. – Вам кофе сварить?..
– Да нет, подробностей никаких, – сказал Жуков, когда «Нива» выкатилась со двора и взяла курс в Волосовский район области, на место последнего дорожного приключения «Москвича». – Сказали, найдена… с серьёзными повреждениями. Это в переводе с милицейского языка на нормальный. Как в оригинале звучало, мне не воспроизвести.
От волнения на него, что часто бывает, напала повышенная болтливость. Он сам это чувствовал и старался помалкивать, но так было ещё хуже. И вдобавок ко всему отчаянно хотелось курить.
– И небось какая-нибудь девушка-диспетчер передала, – кивнул Снегирёв. – Которая там сама не была и не видела.
– Точно, – нервно обрадовался Валерий Александрович.
– И вообще эти «серьёзные повреждения» могут означать что угодно, – продолжал Алексей. – В том числе сущую чепуху.
– Испорченный телефон, – Жуков оттягивал и теребил ремень безопасности. – У них там небось сообщений таких… а слышимость…
– Ага. И на самом деле «серьёзно повреждён» задний бампер. Или крыло…
За оптимистичными разговорами время шло быстро.
Серая «Нива» проворно одолела сорок километров до Гатчины, потом объездную дорогу, которой маленький город, не в пример Питеру, давно уже обзавёлся. Сразу после развязки Снегирёв свернул вправо, на плоховато расчищенное местное шоссе. Когда приходилось разъезжаться со встречными, «Нива» выпрыгивала из колеи, и жёсткая подвеска бескомпромиссно докладывала седокам обо всех ямках и ледяных горбиках, попадавшихся под колёса.
– Интересно, – сказал Валерий Александрович. – Нас с Ниной как-то со встречи одноклассников на «Саабе» домой подвезли, так её за полчаса укачало. На «Москвиче» лучше, если на переднем сиденье… А когда ты их со Стаськой, помнишь?.. Вообще ничего…
– Угу, – сказал Снегирёв. По большей части, если позволяла погода, он держал врезанный в крышу люк приоткрытым. И вот теперь его тренированное обоняние улавливало сочившийся оттуда запах. Очень неприятный. И, вполне возможно, не имевший к несчастному «Москвичу» никакого касательства.
– Это, я думаю, из-за того, что «Сааб», как все они, мягкий до ужаса. Так это плавно раскачивается, вот тебе и морская болезнь. «Москвич» где-то посередине, а в «Ниве», я извиняюсь, не раскачивает, а просто трясёт…
– Ты вот что, – сказал Снегирёв. Валерий Александрович ничего ещё не замечал, но на самом деле запах палёной резины, горелого крашеного железа и выкипевшего аккумулятора делался всё ощутимее. – Касаемо повреждений. Давай-ка, знаешь, настраиваться по худшему варианту. На труп. Чтобы радости было побольше, если там действительно бампер.