– Наташечка, – поправил очки Сергей Петрович Плещеев. – Эти заслуживающие всяческого доверия господа представляют одну очень хорошую и поэтому не особенно афишируемую частную клинику. Ими уже достигнута договорённость с лечащим врачом вашего брата о возможности его перевода в их лечебное учреждение. Необходимо ваше согласие как близкой родственницы больного.
Наташа открыла рот, но поперхнулась и не смогла выдавить ни звука. «Просто Серёжа» тут же оказался подле неё, и она снова ощутила на своей руке его тёплые сильные пальцы. И необъяснимым образом немедленно успокоилась, решительно и бесповоротно поняв: ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО.
Говорить она, правда, так и не смогла и лишь часто закивала, выражая полное юридическое согласие.
– Езжайте с Антоном Андреевичем, Наташечка, и ни о чём не волнуйтесь, – напутствовал Плещеев.
Наташа огляделась и поняла, какие чудесные, милые люди её, оказывается, окружали. Багдадский Вор принёс курточку и помог надеть. Она никак не могла найти свою сумку. Игорь Пахомов выудил пропажу из-под стола и галантно повесил ей на плечо.
– Оттуда – домой, маму обрадуете, – шепнула строгая Марина Викторовна.
– Я уж подменю… – томно вздохнула красавица Алла.
– Ребята вас проводят, – пообещал Осаф Александрович и погрозил пальцем «эстонскому националисту». Кефирыч проводил спотыкающуюся Наташу по лестнице. Лоскутков стоял наверху, подпирая косяк. Он подмигнул Наташе, когда она обернулась. Вот, значит, какую тайну он знал, когда «нечаянным образом» подбирал её у подъезда!..
На площадке перед «Эгидой» стояли машины гостей. Голубенький микроавтобус «Фольксваген», чем-то неуловимо похожий на вертолёт, и великолепнейший серо-стальной «БМВ». Этот последний заурчал и завёлся сам, стоило Меньшову к нему подойти. Антон Андреевич распахнул дверцу и предложил Наташе садиться.
Если даже на «Жигулях» далеко не последней модели любой уголок города становится близким и достижимым, то на мощной иномарке, мягко стелющейся над мокрым асфальтом, – и подавно. Дорогу, которая у Наташи обычно занимала час с четвертью, они одолели не более чем за двадцать минут. Единственная задержка случилась на Вознесенском проспекте, когда инспектор ГАИ решил из общих соображений проверить роскошный автомобиль. Меньшов послушно остановился, но дело не дошло даже до изучения документов. Гаишник посмотрел на него, извинился, назвав по имени-отчеству, и, откозыряв, пожелал счастливого пути.
За двадцать минут, впрочем, Наташе успели прийти в голову всякие трезвые мысли. В частности, о том, что не афишируемая клиника наверняка означала деньги. Вернее, ДЕНЬГИ. За койку. За уход. За операцию и лекарства… Она покосилась на Антона Андреевича, желая его спросить, но не осмелилась. И с внезапной решимостью подумала: да будь что будет! Ну, продадут они с мамой квартиру, переедут жить в коммуналку, было бы о чём сожалеть!.. Наташа твердо знала, что мама поймёт и во всём поддержит её.
Колин сосед уже наслаждался утренним выпуском новостей. Там опять смаковались подробности недавнего заказного злодейства: сопоставлялись факты, строились предположения… Следом пошёл сюжет из какой-то «горячей точки». Замелькали смуглые лица, появились развалины, сгоревшая техника и мёртвые тела, мокнущие под дождём…
Коля даже глаз не открыл, когда Наташа подсела к нему и погладила по ввалившейся колючей щеке.
– Братик, это я, – прошептала Наташа. – Доброе утро, Коленька, просыпайся… Ты посмотри, кого я к тебе привела…
Он неохотно приподнял веки, должно быть решив, что она нарушила строгий запрет и всё-таки притащила с собой маму. Однако мамы нигде не было видно, и он снова опустил ресницы, не проявив к вошедшим – а заодно и к сестре – ни малейшего интереса.
– Вот так и общаемся… – сказала Наташа Ассаргадону. – Третью неделю уже…
Она опять была готова расплакаться.
– Тихо! – недовольно подал голос Колин сосед. – Пришли тут, понимаешь, слушать мешают!..
– А ты вообще-то помолчал бы, дедок, – решительно сказал Ваня, а вежливый Эйно шагнул в сторону и преспокойно отключил питание телевизора. Исчезли разбитые танки, исчезли обугленные тела. И что нажимай теперь кнопочки дистанционного пульта, что не нажимай.
…Коля очнулся как следует только, когда его со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями, в восемь рук, переправили с кровати на специальные носилки и русско-эстонский экипаж бодрым шагом повлёк их по гулкому коридору, навстречу унылой веренице ходячих больных, нёсших сдавать скляночки с утренними анализами. Коля ничего не сказал и даже головой не завертел, поскольку не мог, но Наташа пристроилась возле носилок так, чтобы он всё время видел её. И заметила, что глаза у брата были испуганные.
– Всё будет хорошо, Коленька, – веря и не веря в то, что говорит, прошептала она. – Всё будет хорошо. Ты только держись…
Заполнение пустоты
Тёплый плюшевый бок рыжего Вольфрама возвышался перед Стаськой подобно неприступной горе. Получасом раньше она впервые в жизни потрогала живого коня и даже самолично вычистила его. А заодно пришла к выводу, что в деннике обитает вовсе не злобное чудовище, только ждущее возможности её истребить, а, наоборот, создание вполне добродушное, отзывчивое на ласку и весьма благосклонно относящееся к морковке. И вот теперь настал решительный миг. Звёздный час, к которому она так стремилась. Стаська уже задрала левую ступню в стремя, болтавшееся чуть не на уровне её ключиц, и неловко топталась на правой ноге, изо всех сил вцепившись в седло и в короткую жёсткую гриву.
– Ой!.. – пискнула она, чуть не потеряв равновесие.
– Сейчас всё получится, – заверил её Роман Романович, державший коня под уздцы. – Раз, два… оп!
Стаська нерешительно подпрыгнула, повисела, но не дотянулась и сконфуженно приземлилась на прежнее место.
Красавец Вольфрам, мудрый пожилой «украинец», воспитавший не одного мастера спорта, изогнул шею взглянуть, всё ли в порядке. На одном глазу у него было бельмо, по причине которого он в своё время покинул республиканскую сборную по выездке.
– Я знаю, я толстая, но вообще-то на одной ноге я себя поднимаю… – пристыженно сообщила тренеру Стаська.
Роман Романович убеждённо кивнул:
– Конечно, кто ж сомневается! – И продолжал больше для Снегирёва, молча стоявшего возле входа в манеж: – Пришёл ко мне несколько лет назад знаете кто? Чемпион СССР по дзюдо. Могучий человек и ловкий, как нам с вами не снилось. И тоже, представьте, с первого раза ничего не сумел! Только ты спрыгнула нормально, а он ещё и завалился. Обиделся – страсть…
Стаська неуверенно хихикнула, пытаясь увидеть Романа Романовича поверх конской спины. Вольфрам шумно вздохнул.
– Отряхнул опилки, примерился… – рассказывал тренер, – и ка-ак рванул! Лошадь чуть не уронил. И сам – шмяк на ту сторону!
Стаське пришла в голову блистательная идея:
– А можно я ремень, на котором стремя, подлинней отпущу?
– Путлище, – сказал Роман Романович. – Можно. Сделай, как удобнее, потом подтянешь с седла.
Манеж представлял собой здоровенный ржавый ангар с покосившимися воротами и гирляндой ярких ламп под арочным потолком. Снегирёв стоял в углу у ворот, глубоко засунув руки в карманы тёмно- серой пуховой куртки. И смотрел, прирастая к холодному рыхлому полу. Когда он гостил у мавади, кочевники
