то от всей души. Наташа покраснела и замахнулась. Как и следовало ожидать, при виде её движения крутая команда хором заржала. Наташи на рука сразу обмякла.
– Кто ж так бьёт, – улыбнулся подошедший Лоскутков.
– А как надо? – спросила Наташа, радуясь про себя секундной отсрочке.
– Смотрите.
Сашина рука рванулась вперёд безо всяких дальнейших предупреждений. Никаких подробностей Наташа, естественно, не различила – это ведь не боевик с Ван Даммом, где каждый удар долго и вкусно готовят, да потом ещё показывают, на радость зрителям, в замедленном темпе. Наташа успела только испугаться, и то не разумом, а телом: в кожу ударили изнутри горячие иголочки, как бывает, когда на улице видишь внезапно поскользнувшегося человека. Впрочем, испуг длился мгновение. Жуткий удар предназначался не ей.
Катин ответ иначе как презрительным назвать было трудно. Плавный шаг чуть в сторону и вперёд, точный взмах рук… То есть каких-либо деталей Наташа опять-таки не увидела, но рифлёные ботинки Лоскуткова взмыли выше её головы, и командир группы захвата обрушился на деревянный пол.
– Ой! – пискнула Наташа и прижала руки ко рту.
И опять увидела, что боялась зря. Лоскутков уже стоял на ногах, невредимый и улыбающийся.
– Поняли, как надо? – жмурясь, как сытый тигр, промурлыкал Плещеев. – Попробуйте ещё раз.
Наташа зажмурилась и попробовала, заранее представляя, как задерётся её летнее платье, когда она вот сейчас полетит кувырком (то, что ей предстояло наверняка сломать себе шею, казалось менее страшным). Ей не предложили переодеться во что-то спортивное, наверное, так было надо… Промахнувшуюся руку встретила твёрдая, как дощечка. Катина ладонь и повлекла по кругу и вниз, и Наташа судорожно распахнула глаза, созерцая ринувшийся в физиономию пол, но тут Катя сделала что-то ещё, уже совсем непонятное, и Наташина рука оказалась завёрнута за голову и плечо. Положение было беспомощным, неустойчивым и неудобным, Наташа попыталась ухватиться за Катин рукав, но не смогла дотянуться. Впору кричать «мама», однако почему-то ей совсем не было больно, так что кричать она устыдилась. И правильно сделала: Катя весьма бережно и аккуратно опустила её на пол.
– Теперь мы знаем, Наташечка, что в трудную минуту на вас можно положиться, – проговорил Плещеев. Он был очень серьёзен. – Вы девушка ответственная и решительная, но ещё немножко стесняетесь отстаивать свои законные права, и это большой недостаток. Маленько освоитесь – и будем сообща его исправлять. Договорились?
– Договорились, – прошептала Наташа, У неё вдруг ослабли коленки, как бывало всегда после пережитого напряжения и испуга. Да уж. Не соскучишься в этой «Эгиде». Наташа вдруг осознала, что смертельно хочет зацепиться за своё пока ещё шаткое рабочее место, и дело не только в деньгах. Она двинулась прочь, чтобы тихо присесть в сторонке, но Плещеев снова повернулся к ней, протягивая снятые очки:
– Подержите, пожалуйста…
Второй раз она увидела шефа без очков. И опять поразилась, какой беззащитно-доверчивый сделался у него вид.
– Зря снял, – сказал Саша Лоскутков. – А то будет кто-нибудь дожидаться, пока ты их… Плещеев виновато развёл руками:
– Рефлекс… Привычки-то нету…
– Ну так привыкай побыстрей, – проворчал Саша:
Плещеев согласно покивал, но очки так и остались у Наташи. Она же с внезапным замиранием сердца стала следить, как шеф становится против командира группы захвата и тот начинает атаковать. Человеку, совсем ничего не понимающему в том или ином виде искусства, трудно уловить тонкости выступления мастера. Однако Наташе даже при всей её некомпетентности скоро стало понятно, что Лоскутков шефа щадил. Время от времени Сергей Петрович не успевал отреагировать на удары, и Саша просто «обозначал» их, заменяя несильными тычками в грудь или живот. Каждый раз эгидовский начальник страшно смущался и что-то виновато говорил Лоскуткову, на что командир крутой команды только кивал головой: хорош, мол, болтать, работай давай. Потом она заметила, что он ни разу не попытался ударить Плещеева в голову, а на пол «ронял» его точно так же, как Катя Дегтярёва – её саму, то есть как хрупкую елочную игрушку. Наташе вдруг стало интенсивно жаль Сергея Петровича. Волнение и страх, только что пережитые по его милости, благополучно отступили на второй план – она изо всех сил «болела» за шефа и не дыша следила за тем, как Лоскутков в очередной раз останавливает руку, грозно сложенную «копьём», в сантиметре от его горла. Потом Саша наконец его отпустил, и она с замиранием сердца отдала отдувающемуся и взмыленному Плещееву бережно отполированные очки.
– Спасибо, – поблагодарил он рассеянно, но ей показалось, будто у него был какой-то особенный голос.
Когда Алла спустилась вниз, на всякий случай держа в руке трубку радиотелефона, на середину маленького зала, засучивая рукава, вышел Кефирыч.
Занимаюсь я ушу,
Хреном за ухом чешу… –
весело пропел великан. Ему навстречу уже шла сосредоточенная и хмурая Катя.
Алла остановилась на последних ступеньках лестницы и стала смотреть. Там, где она стояла, заметно пахло собаками, но девушка не обращала внимания. Ей, собственно, было глубоко наплевать на чудеса единоборств, которые демонстрировала Дегтярёва, и уж никак не тянуло любоваться кошачьей ловкостью тяжеловесного с виду Кефирыча. Алла, не отрываясь, смотрела только на стоявшего среди зрителей Лоскуткова. Вот Катя затеяла какой-то хитрый приём, но допустила ошибку: пальцев не хватило объять волосатую лапищу оппонента, рука соскользнула и сама тотчас угодила в жестокий, без поддавок, захват… Алла видела, как Саша непроизвольно дёрнул плечом, «помогая» Дегтярёвой вывернуться из сокрушительных тисков, как засветились его глаза, когда Кате всё-таки удалось справиться и семипудовый Кефирыч, спасаясь от боли, перышком упорхнул прочь. Этого Алла Черновец перенести уже не могла. Внешне спокойно, стараясь ничем не выдать себя, она поднялась обратно наверх. И там, спрятавшись в уголке за шкафом, неслышно заплакала. Слезы некрасиво смывали с ресниц тушь, но ничего поделать с собой она не могла.
Багдадский Вор, заглянувший наверх примерно через четверть часа, застал Аллу со щёточкой и пуховкой в руках.
– Толя, ты что? Кофе попить?.. – не оборачиваясь спросила она. И попробовала незаметно спрятать в стол косметичку: – Сейчас поставлю…
Толя Громов, он же Багдадский Вор, был большим любителем кофе, однако притупить его бдительность девушке не удалось. Может, правила деликатности и предписывали ему как бы ничего не заметить. Ну и многоточие с ними, с правилами. Толя обошёл шкафы, встал перед ней и упёр в стол мозолистые кулаки.
– Ревела? – мрачно спросил он. – Опять Кефирыч обидел?
Алла сперва хотела взвиться и послать его куда подальше, наплевав на имидж и прочее. Однако что-то остановило её. Наверное, неподдельное сочувствие, прорвавшееся в голосе Багдадского Вора. Она украдкой подняла взгляд и увидела, что не ошиблась. Алла была из тех женщин, которые почти любого мужчину не просто видят насквозь, но ещё и умеют посмотреть на себя его глазами. Так вот, в обычной ситуации Багдадский Вор тоже не дурак был подкусить красавицу секретаршу, непоправимо виновную в «сексуальных домогательствах» по отношению к любимому командиру. Подобный союз в самом деле мог состояться только через их с Кефирычем трупы – по причинам, о которых они отнюдь не распространялись. Так что попристёбываться и поржать над очередной частушкой, а заодно послушать Алкины возмущённые вопли было дело святое. Но когда жертва подкусов и приколов всерьёз ревёт, уединившись за шкафом, и размазывает по щекам дорогую косметику «Мэри Кей» – это, оказывается, совсем другой коленкор. Надменную «секс-бомбу», превратившуюся в простую зарёванную девчонку, становится жалко, и забубённую головушку одолевают всякие лишние мысли.
Вмиг поняв это безошибочным женским чутьём, Алла совершила тактически чёткий манёвр. Отвернулась (ровно настолько, чтобы он не перестал видеть, как вздрагивают у неё ресницы), покосилась и всхлипнула. С Кефирычем этот номер кончился бы для неё новой трагедией. Лоскутков (Господи, за что?..)
