— Да ладно, — отмахнулась она. И вдруг, посмотрев зелёными глазами, очень тихо добавила: — Надо же ей вкусненького купить. А тантра — это учение о любви. Во всех проявлениях.
Обратно «домой» Юркан приехал не только в состоянии лёгкого опупения, но и основательно замёрзший.
Больше всего ему хотелось бы сейчас забраться в горячую, очень горячую ванну да в ней и заснуть, но, увы, подобная бытовая роскошь была нынче недоступна. Для приличия Юркан начал было рассказывать Натахе подробности своего «выхода в свет», но та никакого интереса не проявила.
— Ты поспи, хороший, — только и сказала она. — Поспи, устал ты совсем. А Наташа покараулит, чтобы серый волк не пришёл.
«Ну, если Наташа покараулит...»
Юркан улыбнулся, сворачиваясь на продавленном диване, и заснул, кажется, даже раньше, чем улыбка успела пропасть с его лица.
Почти сразу перед ним возник огромный, залитый ярким белым светом зал. В центре зала, в железной клетке, сидел человек...
Ужасы рабовладельческого строя
Была же гениальная карикатура, кажется, времён Перестройки. Шагает толпа закованных в цепи рабов с вдохновенными лицами революционеров. Над головами развернут плакат: «Да здравствует феодализм — наше светлое будущее!»
Стоял полдень одного из дней удушливого метагейтнона, когда жара загоняет все живое подальше от солнца, в сень зелёных ветвей, под портики, в прохладную темень закрытых ставнями жилищ.
Однако на небольшом рынке рабов, что раскинулся неподалёку от Пирейской гавани, у Фалернской дороги, народу хватало. Женя Корнецкая огляделась по сторонам и философски подумала, что подобные рыночки существовали у всех народов и во все времена. И те, кто боялся жары или чего-либо ещё, сюда не ходили... Насколько она поняла из обрывков разговоров, цены здесь были существенно ниже, чем в самих Афинах, на какой-то Центральной колоннаде, расположенной отсюда в считаных стадиях. И, самое главное, тут никто никогда не интересовался происхождением «товара», будь то военнопленные, добыча пиратов или несчастные, попавшие в руки андроподистов — подлых похитителей свободных граждан.
Женя переминалась с ноги на ногу и думала о том, что её земляки тоже были отлично осведомлены, за какими покупками в Питере следует идти в центральные универмаги, а за какими — на Апраксин рынок. В таинственных недрах коего, если сильно захотеть, не так уж невозможно приобрести даже и раба. Все правильно!
В душном безветренном мареве неподвижно застыла листва серебристо-зелёных олив. Покупатели и праздношатающиеся зеваки толклись перед помостами, поднимая пыль в раскалённый полуденный воздух. Доски помоста были чуть не до блеска отполированы босыми ступнями предшественниц. Женя обливалась потом, ей казалось, что тело под короткой одежонкой-эксомидой медленно покрывалось коростой.
Рано утром всех пленниц загнали в низенький сарай на окраине рынка, привели в порядок и, накормив ячменными лепёшками, вволю дали воды. За несколько минувших часов выпитая вода успела полностью испариться из тела, пополнив затянувшую горизонт белесую муть. Благодаря этому Жене так и не захотелось в туалет (чего она, кстати, поначалу весьма опасалась), зато жажда мучила немилосердно. Впрочем, другие девушки ни с какими просьбами к надсмотрщику не обращались, и Женя, глядя на них, сочла за лучшее помалкивать до последнего.
Купить её уже хотели два раза. И оба раза покупатели были такие, что на ум ей мгновенно приходили садистские картинки «хентай»[29], виденные в Интернете, а на язык начинали проситься путаные молитвы, сплошное «Господи, пронеси...». В самом деле, ни музыкантшей, ни танцовщицей она не была, а на аттическом наречии шпрехала с варварским акцентом. Посему приобрести её собирались не для каких-нибудь культурных утех, а для блуда постыдного. И хорошо ещё, если просто для блуда... Думала ли Женя, привыкшая со спокойной гордостью осознавать свою красоту, что когда-нибудь позавидует нескладным толстухам, которых здесь приобретали для хозяйства и кухни?.. Однако Господь проносил: гнилозубый хозяин, жадничая, всякий раз поднимал на неё цену, и покупатели отступались. Так что, когда подул прохладный вечерний левконт, Евгения Александровна все ещё пребывала в неопределённости среди заметно поредевшей толпы рабынь на помосте.
Солнце висело уже невысоко, торговля понемногу сворачивалась, когда в отдалении остановилась повозка и из неё вышли две хорошо одетые женщины, с причёсками, по обычаю богатых афинянок, укрытыми от пыли лёгкими прозрачными покрывалами. Со скучающим видом побродили они около помостов и уже собрались было уходить, когда одна из гуляющих, невысокая обладательница иссиня-чёрных волос, одетая по последней моде в тончайший ионийский хитон под голубым химатионом, вдруг указала на Женю и воскликнула:
— Анагора, взгляни!
У этой самой Анагоры были на диво стройные ножки в сандалиях с узкими позолоченными ремешками. Грациозной походкой приблизилась она к помосту — и небрежным движением пальца заставила торговца вытолкать Корнецкую вперёд, при этом приказав:
— Обнажи её.
«Ну вот. Опять. Нудисты несчастные...»
Однако возражать не приходилось. Анагора внимательно осмотрела живой товар и обернулась к спутнице:
— Клянусь Уранией, такой золотоволосой хризакомы не встретишь даже среди лакедемонянок. А сколь хорошо тело! Для этих прелестных чаш наслаждения едва ли нужен мастодетон — повязка грудная! Её тело подобно амфоре, до края наполненной живительным черно-синим вином! Во имя Афродиты, Леэна будет довольна!
«Она что, совсем дура? Не понимает, что нельзя нахваливать то, что хочешь купить?.. Сейчас он такую цену заломит...»
Говорившая между тем взглянула на хозяина:
— Какова же цена?
Товарно-денежные отношения, как им и положено, тут же явили себя во всей красе. У Жени даже слегка ёкнуло сердце. Да, она кое-что слышала о вольных забавах благородных древнегреческих женщин... Однако ей показалось, что эти особы все же вряд ли устроят ей полномасштабный «хентай» с наручниками, тисками и длинными иглами. Ура! Анагора выложила деньги без колебаний. Узнала имя своего приобретения — и подала Жене руку, чтобы свести её с помоста в знак обладания. И уже через полчаса повозка остановилась перед сложенной из камня оградой, за которой в глубине сада виднелись чистые белые стены.
Вокруг дома высились исполинские кипарисы. Раскидистые платаны отбрасывали густую тень. В воздухе витал ни с чем не сравнимый аромат роз. «Ну да, а на заднем дворе пороли невольников...» По крайней мере, так утверждал учебник истории. А может, не учебник, а какое-то фэнтези якобы про древнюю Грецию, поди сейчас вспомни. Женя успела вообразить, как состарится в рабстве под этими вот платанами. В глазах немедленно защипало. Но тут навстречу выбежала девушка, и Анагора приказала ей:
— Позаботься о новой рабыне.
Та почтительно улыбнулась хозяйке и потащила Корнецкую на кухню.
В доме чувствовался достаток. Коротко остриженная смешливая повариха молча выставила перед Женей холодную рыбу в остром соусе, сыр и миндаль, разложила ещё тёплые псестионы — ячменные пирожки с мёдом, зажаренные в масле. И, подмигнув весёлым глазом, наполнила чашу неразведенным кипрским. У варваров ведь, кажется, принято пить вино именно так?
Когда Корнецкая наелась до отвала, ей нагрели воду в большом медном котле. Все та же девушка помогла новенькой как следует вымыться, а потом отвела в комнату и указала на соломенный тюфячок. Изъяснялась она все больше жестами, видимо полагая, что хозяйское приобретение аттическим не владеет.
