Прошло три минуты. Затем механический голос произнес:
— Мы отыскали вашего абонента в Найроби, через несколько секунд он будет на линии. Пожалуйста, поставьте нас в известность, если желаете с ним переговорить.
— Валяйте, — произнес я, и на видеоэкране появилось изображение черного лица Сэма.
— Ты попал в беду, мальчонок? — спросил он.
— Что это ты делаешь в Найроби? — вскричал я.
— Небольшой отдых в кругу своих сородичей.
— Послушай, — сказал я. — У меня сейчас отпуск между двумя экскурсиями, которые я сопровождаю в качестве курьера, и я, чтобы убить время, отправился в Стамбул 1559 года и встретился там с тобою.
— Ну и что?
— Как же это ты можешь оказаться там, если сейчас находишься в Найроби?
— Точно так же, как могут быть двадцать два экземпляра твоего инструктора-араба, глазеющего на то, как римляне приколачивают гвоздями Иисуса к кресту, — ответил Сэм. — Черт бы тебя побрал, дружище, когда ты научишься мыслить в четырех измерениях?
— Значит, это совсем другой ты, там, вверху по линии в 1559 году?
— Дай-то Бог, негодник ты этакий. Он там, а я здесь! — Сэм рассмеялся. — Такие мелочи совершенно не должны тебя расстраивать, парень. Не забывай, что ты теперь курьер!
— Погоди. Произошло вот что. Иду я по крытому рынку, и вдруг прямо передо мною возникаешь ты в характерном одеянии оперного мавра. Ну, я издаю радостный крик и бегу прямо к тебе, чтобы поздороваться. А ты делаешь вид, будто вовсе меня не знаешь! Начинаешь размахивать ятаганом, сыплешь на мою голову самые гнусные проклятья, а потом шепотом велишь мне по-английски рвать оттуда когти, да притом побыстрее, не то…
— Послушай, приятель, неужели ты не знаешь, что инструкциями категорически запрещено разговаривать с другими путешественниками во времени, когда находишься вверху по линии? Если только ты сам не из того же нынешнего времени, что и твой собеседник, тебе предписывается не обращать на него ни малейшего внимания, даже если ты и узнал его, несмотря на его маскировку. Братание запрещено из-за того…
— Все это так, разумеется, но ведь это был ТЫ, Сэм.
Не думаю, что ты стал бы блюсти инструкцию в отношении МЕНЯ. Но ты просто не узнал меня, Сэм!
— Это очевидно. Но почему это так тебя расстроило?
— У меня сложилось такое впечатление, будто ты страдаешь потерей памяти. Это испугало меня.
— Но ведь я мог просто быть не знакомым с тобой — вот и все!
— О чем это ты толкуешь?
Сэма начало трясти от смеха.
— Парадокс разрыва времени! И не говори мне, что тебя никогда не просвещали на сей счет!
— Что-то там такое говорили, но я не очень-то обращал внимание на эту казуистику, Сэм.
— А зря. Теперь никогда не забывай об этом. Ты хотя бы знаешь, какой год был на дворе, когда я предпринял вылазку в Стамбул?
— Нет.
— Это был 2055 год. А познакомился я с тобою только через четыре года
— этой весной, не так ли? Так что Сэм, с которым ты встретился в 1559 году, даже в глаза не видывал тебя прежде. Разрыв во времени, понимаешь? Ты там оказался из нынешнего времени с 2059 годом в качестве точки отсчета, а я из 55-го в качестве точки отсчета, и поэтому ты для меня был незнакомцем, а я для тебя — нет. Это одна из причин, по которым курьерам не полагается разговаривать с друзьями, если они случайно встречаются с ними, находясь вверху по линии.
Теперь я начал понемногу соображать, что к чему.
— Я начинаю понимать, — сказал я.
— Для меня, — сказал Сэм, — ты был каким-то тупоголовым свежеиспеченным салажонком, пытающимся нарваться на неприятности, или, возможно и такое, стукачом из патруля времени. Я тебя не знал и не хотел вступать с тобой ни в какие отношения. Теперь я припоминаю: что-то вроде этого случилось со мною тогда. Кто-то снизу по линии потревожил меня, когда я находился на рынке. Теперь мне даже смешно, что потом это у меня никак не ассоциировалось с тобой!
— У меня тогда была фальшивая борода, когда я был вверху по линии. — Наверное, так оно и было. Ну а теперь для тебя все это прояснилось, скажи честно? — Парадокс разрыва непрерывности времени, Сэм? Конечно. — Больше ты не забудешь держаться подальше от старых друзей, когда находишься вверху по линии? — Разумеется, Сэм. Боже, как ты меня тогда напугал своим ятаганом!
— Будет тебе уроком. Держись подальше от парадоксов, — сказал Сэм и на прощанье послал мне воздушный поцелуй.
Испытывая огромное облегчение, я вышел из кабины и вернулся вверх по линии в 1550 год полюбоваться строительством мечети Сулеймана Великолепного.
24
Фемистоклис Метаксас был старшим курьером на моем втором маршруте в Византию. С самого первого момента, когда я с ним повстречался, я тут же почувствовал, что человек этот сыграет главную роль в моей жизни. И не ошибся.
По-моему, ему было около пятидесяти лет. Он был совсем невысокого роста, метра полтора от силы. Треугольной формы череп, плоский сверху и заостренный к подбородку, густые курчавые волосы уже начали седеть; глаза, маленькие, блестящие, очень темные, сверху обрамлялись мохнатыми бровями, нос — крупный, слегка заостренный. Губы он всегда поджимал, из-за чего создавалось впечатление, будто у него вообще их не было. Ни один лишний грамм жира не отягощал его тело с необычайно сильными мускулами. Голос у него был низким, неотразимо привлекательным.
В нем действительно сверкала искра Божья. А может, это следовало бы назвать скорее разнузданностью?
Наверное, он обладал и тем, и другим. Для него вся вселенная вращалась вокруг Фемистоклиса Метаксаса; в ней возникали новые солнца только для того, чтобы в их лучах мог купаться Фемистоклис Метаксас; эффект Бенчли был изобретен с одной-единственной целью: дать возможность Фемистоклису Метаксасу шагать по годам и эпохам. Если же и ему когда-нибудь случится умереть, то тогда одновременно обрушится и космос.
Он стал одним из первых курьеров, которых начала нанимать Служба Времени, было это более пятнадцати лет тому назад. Обладай Метаксас хотя бы малейшей долей честолюбия, он бы сейчас наверняка уже возглавлял всю службу курьеров, окруженный сонмищем экстравагантных секретарш, и ему совсем не надо было бы подкармливать блох, которых он ловил при посещении древней Византии. Случилось же так, что он все это время оставался одним из активнейших курьеров, однако сопровождал только маршрут «Византия». Практически он давно уже считал себя византийским гражданином и даже проводил в Византии свои отпуска, отдыхая на вилле, которую приобрел в окрестностях Константинополя где-то в самом начале двенадцатого столетия.
В качестве побочного промысла он не брезговал самой разнообразной незаконной деятельностью как крупного, так и мелкого пошиба. Вся она, безусловно, пошла бы прахом, прекрати он свою службу в качестве курьера, и именно поэтому он не собирался уходить в отставку. Он наводил ужас на патруль времени, и сотрудники его предоставляли ему возможность заниматься чем только ему. Разумеется, у Метаксаса было достаточно здравого смысла и благоразумия не заходить в своих играх с прошлым настолько далеко, чтобы это могло привести к каким-либо серьезным изменениям в нынешнем времени, но, за исключением небольших ограничений его грабительское поведение вверху по линии казалось сплошным беспределом.
