начал потеть.
— Смотрите! — вскричала она. — Видите? Вы прямо как родные братья!
— Поразительно, — произнес мэр Пассилидис.
— Невероятное совпадение, — сказал я. — Однако у вас волосы более густые, я чуть повыше, но все же…
— Да! Да! — Мэр захлопал в ладони. — Может быть, мы — родственники?
— Абсолютно исключено, — с напускной важностью произнес я. — Моя семья в Бостоне, из очень старого рода Новой Англии. Но это в самом деле поразительно. Вы уверены в том, что никто из наших предков не мог оказаться на борту «Мэйфлауэра», мистер Пассилидис?
— Разве что грек-повар.
— Сомневаюсь в этом.
— Я тоже. Я чистокровный грек с обеих сторон в течение многих поколений, — поведал он.
— Мне было бы очень интересно побеседовать с вами о вашей родне, если вы не возражаете, — как бы невзначай бросил я. — Например, мне бы хотелось узнать…
В это время из спальни к нам вышла заспанная, совершенно голенькая девчушка лет пяти, самым бесстыдным образом расположилась передо мной и спросила у меня, кто я такой. Какая прелесть, подумал я. Сколько чистоты в таких маленьких голеньких девчушках, пока тело их еще не зрелое…
— Это моя дочь Диана, — с гордостью произнес Пассилидис.
В мозгу моем громом прогремел глас свыше: «И ЗАМКНИ ВЗОР СВОЙ ПЕРЕД НАГОТОЙ СВОЕЙ МАТЕРИ».
Я отвел глаза, задрожал и свое смущение попытался скрыть приступом кашля. Однако перед моим мысленным взором продолжали оставаться невинные прелести детского тельца Дианы. Как будто почувствовав, что я узрел нечто неподобающее в наготе девчушки, Катина Пассилидис поспешно натянула на нее штанишки.
Меня продолжало трясти. Пассилидис, все еще не понимая, что это на меня нашло, откупорил бутылку столового красного вина. Мы сидели на балконе, прямо под лучами яркого полуденного солнца. Какие-то школьники внизу махали руками и выкрикивали приветствия в адрес мэра. Сюда же, на балкон, вышла маленькая Диана, рассчитывая на то, что с нею поиграют, и я взъерошил ее пушистые волосики, прижался носом к кончику ее носа, и как-то странно, очень странно почувствовал себя при этом.
Бабушка моя подала нам весьма плотный ленч, состоявший из вареной говядины под острым соусом. Под такую закуску мы как-то незаметно расправились почти с двумя бутылками вина. Я постарался побыстрее выкачать из мэра все, что касалось политики, и переметнулся к вопросам о его происхождении.
— Ваши родственники всегда жили в Спарте? — спросил я.
— О нет, — ответил он. — Семья моего дедушки переехала сюда около ста лет тому назад с Кипра. Это что касается родни со стороны отца. По материнской же линии я потомственный афинянин.
— Из рода Маркезинисов? — спросил я.
Он как-то подозрительно посмотрел на меня.
— Вот именно! Только вот как это…
— На это я натолкнулся в процессе подготовки статьи о вашей карьере,
— поспешил я его успокоить.
Пассилидис больше не возвращался к этому вопросу. Теперь, когда он рассказывал о родне, он становился все более и более многословным — может быть, тому способствовало выпитое вино — и соблаговолил просветить меня насчет подробностей своей родословной.
— Предки моего отца жили на Кипре не меньше тысячи лет, — сообщил он.
— Пассилидисы уже жили там, когда пришли крестоносцы. С другой стороны, предки моей матери переехали в Афины только в девятнадцатом столетии, после нападения турков. До этого они жили в Шкодере.
— Шкодере?
— В Албании. Они поселились там в тринадцатом веке, после того, как крестоносцы взяли штурмом Константинополь. Там они и оставались, пережив господство и сербов, и турков, и восстание Скандербега, всегда помня о своем греческом происхождении, несмотря на все беды, которые на них валились.
У меня закололо в ушах.
— Вы упомянули Константинополь? Вы в состоянии проследить свою родословную еще дальше?
Пассилидис улыбнулся.
— Вы знакомы с историей Византии?
— Немного, — ответил я.
— Вам, по всей вероятности, известно, что в 1204 году крестоносцы захватили Константинополь и правили там, основав так называемое Латинское Королевство. Византийская аристократия бежала оттуда, на месте империи образовалось несколько, не связанных между собой, территориально независимых греческих государств — одно в Малой Азии. Мои предки предпочли последовать за Михаилом Ангелом Комнином в Албанию, чтобы не подчиниться господству крестоносцев.
— Понятно. — Я теперь снова весь трепетал. — И какая у них была тогда фамилия? Они и в те времена уже были Маркезинисами?
— О нет! Маркезинис — это позднегреческая фамилия. В Византии мы относились к роду Дукасов.
— К роду Дукасов? — У меня едва не отвалилась нижняя челюсть от удивления. Его заявление было равносильно утверждению кого-нибудь из немцев, что в его венах течет кровь Гогенцоллернов. — Дукасов! В самом деле?
Я уже видел великолепные дворцы, принадлежавшие представителям рода Дукасов. Я видел, как преисполненные гордостью Дукасы в золотых облачениях торжественной процессией шагали по улицам Константинополя, празднуя восшествие на престол императора — своего двоюродного брата Константина. Если Пассилидис был Дукасом, то Дукасом был и я!
— Разумеется, — сказал он, — семья была очень большая, я не сомневаюсь в том, что мы относились к одной из младших ее ветвей. И все же это нечто такое, чем можно гордиться, — принадлежность к такому славному роду.
— Я с вами совершенно согласен. А вы не могли бы назвать имена каких-либо ваших византийских родственников?
Слова мои, наверное, прозвучали так, будто я уже окончательно решил попытаться разыскать их, когда в следующий раз побываю в Византии. Я действительно принял такое решение, но Пассилидис даже помышлять об этом не мог.
Он нахмурился и произнес:
— Вам это нужно для статьи, которую вы пишете?
— Нет, я это спрашиваю из чистого любопытства.
— Я вижу, вы знаете историю Византии куда лучше, чем «немного», как вы сами признались. — Его насторожило, что американскому варвару захотелось узнать имена представителей знатного византийского рода.
— Я вообще люблю историю, — попытался выпутаться я из положения. — В школе у меня всегда были хорошие оценки по этому предмету. — Как это ни печально, но я не в состоянии назвать вам ни одного имени. Они просто не дошли до нас из глубины веков. Но, возможно, когда-нибудь, когда я заброшу политику, я попробую покопаться в старинных летописях…
Моя бабушка подлила еще вина, и я не удержался, чтобы украдкой не бросить еще один быстрый виноватый взгляд на ее полные, раскачивающиеся из стороны в сторону, груди. Моя мать взобралась ко мне на колени и стала издавать негромкие, воркующие звуки. Мой дедушка покачал головой и произнес:
— Просто поразительно — как сильно вы на меня похожи!
Вы не станете возражать, если я вас сфотографирую на память?
Я задумался — нет ли здесь какого-либо нарушения правил, к чему мог бы придраться впоследствии
